Тушки науки, или способы говорить о теле в Art&Science
Публикуемый ниже текст — фрагмент статьи «Art& Science и постгуманизм: технонаука, эстетика и телесность», ставшей итогом совместного междисциплинарного исследования. Полный текст см. здесь. Другой результат того же исследования, сосредоточенный на метафизическом анализе Art& Science см. в первом номере «Логоса» за 2024 год, посвященном художественным исследованиям.
Тело — одна из магистральных тем Art& Science, а благодаря присущей этому искусству постгуманистической эстетике оно может быть богатым источником образов постчеловеческой телесности.
Исполняя технонауку, A& S одновременно может воспроизводить то, как технонаука осуществляет тела, человеческие и нечеловеческие, открывая эту реалию для художественного освоения, обсуждения и критики.
Какие темы могут обсуждаться в этом контексте? Приведем некоторые примеры.
Во-первых, проблематика границы тела. Где тело заканчивается? Совпадает ли его физическая граница с функциональной, видимой, переживаемой или экзистенциальной границами? Насколько граница тела проницаема и трансформируема (Ло, Мол, 2017)? Какую роль технологии играют в установлении и поддержании этой границы? Понимать ли тело как автономную вещь, вложенную в среду, или как продукт среды, сеть или сборку, по отношению к которому понятие жесткой границы теряет смысл? Является ли тело аутопоэтической системой или симпоэтическим образованием, не способным существовать без других тел внутри и вне себя (Харауэй, 2020, с. 51-132)?
Во-вторых, как понимать принципиальную гетерогенность тела, в состав которого входит множество иных организмов и которое зависит от множества «внешних» процессов и факторов? Какие из моделей единства и множественности применимы (Мол, 2017)?
Tasha Shturm. 2020
Наконец, как соотносятся в теле естественное и искусственное, данное и изменяемое? Являются ли, скажем, телесные границы, режимы функционирования, химический состав только естественно данными, или они также исторический продукт многообразных конструирований со стороны среды, общества, технонауки, власти и т. д.?
Другими словами, не является ли тело всегда незавершенным продуктом разнородных практик как онтологически, так и эпистемологически (Мол, 2017; Барад, 2018, с. 68-78)? Но в таком случае как задаются и чем поддерживаются нормативные образы осуществляемых тел? Как изобретение нормы меняет обращение с телом (Брайдотти, 2022)? Каковы альтернативы норме?
Словом, вопрос о теле — это во многом вопрос о тех формах знания и практик, в которых оно осуществляется, и об их конкуренции.
Эти формы, сегодня преимущественно технонаучные, воплощаются в теле (embodiment — это прежде всего technoscientific embodiment) и скрываются в нем, будучи воспринимаемы как естественные, необходимые и единственно возможные.
Anna Dumitriu, Alex May. ArchaeaBot: A Post Climate Change, Post Singularity Life-form. 2018-2019
Технонаука невидимо присутствует и работает всюду (Shapin, 2016), и прежде всего в теле.
Технонаучные знания и практики используются самыми разными инстанциями в разных масштабах и контекстах для формирования и управления телами, их жизнью, сексуальностью, продуктивностью, перемещениями. Они используются в обосновании и оправдании политических и культурных дискурсов о телах и поведении, и зачастую это использование носит характер злоупотребления. Например, из технонаучных образов тела выводятся моральные следствия, навязывающие индивидам то или иное поведение и выборы (Daston, 2019).
A& S может вносить вклад в преодоление и невидимости технонауки, и злоупотреблений ею. Если современное искусство создает альтернативные миры, чтобы подключаться к реальности, то A& S с той же целью может воображать альтернативные природы, техники и тела — в том числе такие, которые ведут к более справедливым обществам.
Эстетика A& S, объективируя производительность Science, позволяет увидеть, как осуществляется тело в качестве части природы и общества. В свою очередь, Art своей неутилитарностью и свободной игрой воображения могло бы вводить рефлексивную дистанцию по отношению к производству тела технонаукой и способам его социально-политического использования.
Способы говорить о теле в Art& Science
В этом разделе мы обсудим три способа работы с телесностью в A& S и покажем еще одно основание для сближения этого искусства с постгуманизмом: многие проекты A& S разделяют специфическую эстетику постчеловеческого.
Первый способ обращения к телесности — протезирование или в целом техническое расширение тела, которое может быть как компенсирующим, так и дополняющим.
Это эффектный и эффективный художественный прием, помогающий денатурализировать тело, показав сущностную недоопределенность его границ и скрытое давление нормы, воспринимаемой как нечто естественное. Уже ранние канонические примеры технологического искусства, например, проекты Стеларка и ОРЛАН, при помощи протезирования тематизируют, с одной стороны, технологическое переопределение границ и возможностей тела, с другой — способы применения технологий к телу и их следствия.
Технические трансформации тела порой бывали непредсказуемыми по своим результатам и часто негативными, поэтому поле неопределенности на стыке техники и телесности всегда привлекало внимание человека. Так, современные художники стремились предугадать сценарии трансформации тела новыми технологиями, экспериментируя с их применением.
В начале XX века, с распространением электрификации футурист Филиппо Маринетти сразу же сделал себе галстук с лампочкой, позднее появился балет, где в костюмах танцовщиц были закреплены электрические лампочки, а Асуко Танака из японской группы «Гутай» сделала себе целое платье из ламп накаливания (Electric dress, 1956). Когда стали доступны телевизоры, Нам Джун Пайк сразу же сделал из них бюстгалтер и надел его на свою подругу и виолончелистку Шарлотту Мурман (TV Bra for Living Sculpture, 1969). Когда стала доступна радиоэлектроника, Кшиштоф Водичко создал устройство, которое предназначалось для ношения на голове и генерировало аналоговый звук, слышный только носителю устройства через специальные наушники (Personal Instrument, 1969). В этом проекте художник критически осмыслял авторитарную польскую политику и цензуру того времени.
По мере развития технологий робототехники они заимствовались искусством: в 1998 году в Гамбурге был впервые показан знаменитый перформанс австралийского художника Стеларка с шестиногим пневматическим экзоскелетом (Exoskeleton, 1998). По мере развития биотехнологий появился био-арт, который приобрел множество форм в зависимости от того, к каким материалам, методикам или подходам прибегали художники: генная инженерия (Гессерт, 2006), технологии записи информации на биологические носители (wet media, «влажные» технологии), клонирование, тканевая инженерия для «полуживых» организмов (Цурр, 2006). Примеры подобных проектов мы приводили ранее.
Второй способ — поместить тело в ситуацию поломки, болезни или сбоя, чтобы высветить его устройство (биологическое, техническое, социальное или политическое), обнаружить «сделанность» и произвольность в том, что считалось естественным и неизбежным.
Поломка или сбой нарушают воспроизводимые в нормальной ситуации связи и выводят их на первый план. Так, они раскрывают не только сеть формирующих и поддерживающих тело акторов (например, те или иные техники, препараты), но и его место в социальном поле, непроговариваемые и неявные предпосылки отношения общества к телу того или иного типа или формы, в том числе эйблизм.
Этот способ тематизации тела часто сочетается с расширением тела в перформативном искусстве и танце. Работа Марко Доннаруммы Corpus Nil (2016) — перформанс для человеческого тела и искусственного интеллекта. На сцене мы видим обнаженное тело перформера и части машинного интерфейса. Точечная динамическая подсветка выхватывает из темноты фрагменты тела, аппаратного и программного обеспечения. Датчики сокращения мышц, прикрепленные к рукам и ногам перформера, регистрируют и передают машине данные о его движении, алгоритм реагирует на них звуком и светом. Биологические сигналы тела влияют на выбор машины, но не могут управлять ее действиями. Звуковое и визуальное сопровождение перформанса, создаваемое алгоритмом, в свою очередь, влияет на восприятие и моторику перформера, образуя петлю обратной связи.
Доннарумма утверждает, что несмотря на связь с человеческим телом, машина автономна и сама выбирает, как реагировать на движения исполнителя. Нам же важно эстетическое измерение этой работы: создается сцена, наполненная болью, конвульсиями (интересно что перформер даже не двигается по сцене, мы не видим его лица) в сопровождении соответствующего саунда.
Здесь невозможно определить, кто субъектен: человек или машина. Кажется, что машина мучает человека, подключив к нему свои провода, искажает его привычный способ двигаться и функционировать. Перформанс Доннаруммы ставит под вопрос субъектность человека в отношении техники в целом: он ли автор и распорядитель предположительно сугубо функциональной сети техники или же она своей трансформативностью давно уже если не подчинила его, то сделала лишь одним из своих преобразуемых элементов, инструментом своей эволюции?
Marco Donnarumma. Corpus Nil. 2016
Третий способ сделать тело пространством для художественного высказывания — вычеркнуть его из системы связей, сделав невидимым или отсутствующим.
Этот способ делает тело различимым именно на фоне своего отсутствия, остраняя его привычное место и связи. Это необязательно должно быть исключение на материальном или физическом уровне, например, пустое место без тела. Также возможна приостановка его привычного означивания, ведущая к остранению тела, его неузнаванию и как следствие необходимости узнать его заново, возможно, обнаружив новые аспекты.
Так, тело исчезает в проекте Labor (2019) Пола Вануса, тематизирующем связку труда и тела с постгуманистической точки зрения.
Paul Vanouse. Labor. 2019
Labor — это саморегулирующаяся система из трех стеклянных биореакторов, которая производит запах пота. Мы видим систему эффектно подсвеченных технологических установок, футболку в стеклянной колбе и чувствуем интенсивный запах пота, как если бы здесь и сейчас «трудились в поте лица своего» невидимые люди. Однако никакие люди здесь не трудятся и не потеют. За них трудятся бактерии.
В биореакторах инкубируются те виды бактерий, которые своей жизнедеятельностью в человеческом теле производят запах пота: Staphylococcus epidermidis, Corynebacterium xerosis и Propionibacterium avidum. Они метаболизируют простые сахара и создают запах, который в западной культуре исторически ассоциируется с физическим трудом человека и обладает невысоким социальным статусом, даже становясь предметом стыда и сокрытия.
Перед художником стояла непростая техническая задача — воспроизвести в биореакторах условия человеческого тела, чтобы бактерии могли размножаться и создавать как можно более сильный запах — своего рода ольфакторный призрак отсутствующего тела человека. Оно, таким образом, присутствует через запах пота и одежду, сочетание которых выглядит неслучайным. В западной культуре одежда символически связана с трудом, поскольку в христианстве следствием грехопадения стал стыд наготы, а следствием изгнания из рая — труд в поте лица.
Проект Вануса, исполняя технонауку, сплетает вокруг труда как межвидовой деятельности разнородную материально-дискурсивную сеть: биотехнологии, трудящиеся бактерии, о которых мы ничего не знали бы без технонауки, футболка как артефакт человеческой культуры и запах пота, нагруженный культурными и социальными ассоциациями. Между социальным, природным и культурным человек испаряется запахом пота — остается только разнородная сеть.
Сам художник помещает свою работу — буквально потогонку — в контекст проблематики труда и эксплуатации тел, но расширяет ее на постгуманистический манер. Он указывает на то, что бесчисленные микрорганизмы и технические устройства «в поте лица своего» трудятся на человека в его теле и в его технологиях от самых древних вроде брожения до современных препаратов и биотоплива. Бактерии включены в капиталистическую гонку, их жизнь эксплуатируется и коммерциализируется, но остается невидимой. Проект Вануса подсвечивает это.
И тело, и материальность жизненного мира человека денатурализируются и обнаруживают внутреннюю гетерогенность и несправедливость: они основаны на симбиозах с нечеловеческим и на эксплуатации нечеловеческого.
Тело — гигантская симбиотическая многовидовая система, оно разнородно (много видов внутри одного вида) и множественно (много акторов внутри одного актора), а его проницаемые границы не совпадают с генетически заданными границами биологического вида Homo Sapiens.
Человек делегирует труд нечеловеческим агентам, и теперь «пот» — символ их труда. Для самого же человека пот постепенно перестает быть маркером физического труда и занятых в нем социальных групп, но становится символом престижного потребления и даже фетишизируется в качестве пота фитнес-залов, в которых производится современное атлетичное тело.
Как видно по приведенным примерам, A& S сближается с постгуманизмом не только через исполнение технонауки. Связь прослеживается и со специфической эстетикой постчеловеческого, возникшей задолго до постгуманизма как теоретического течения. Для нее характерны «техномифологии, киборгианские телесности и ризоматическая телесная перформативность» (Феррандо, 2022a, с. 124).
Отличительные черты такой эстетики, проиллюстрированные приведенными выше проектами, — экспериментирование с границами, гетерогенностью и протезируемостью телесности, с производящими ее техническим и репрезентационными процессами, а также критически-спекулятивное развитие нарративов о телесности.
Если верно, что сегодня телесное воплощение — это прежде всего технонаучное воплощение, то A& S находится в особенно удачной позиции для проблематизации постчеловеческого, неотделимого от продуктивности технонауки.
Библиография
Барад К. (2018) Агентный реализм // Опыты нечеловеческого гостеприимства. М.: V-A-C press. С. 42-121. Брайдотти Р. (2021) Постчеловек. М.: Издательство Института Гайдара. Брайдотти Р. (2022) Изображения тела и порнография репрезентации // Логос. № 1. С. 103-122. Гессерт Д. (2006) История искусства с привлечением ДНК // Логос. № 4. С. 127-147. Ло Д. (2018) Технология и гетерогенная инженерия: случай португальской экспансии // Логос. № 5. С. 169–202. Ло Д., Мол А. (2017) Воплощенное действие, осуществленные тела: пример гипогликемии // Логос. № 2. С. 233-262. Феррандо Ф. (2022a) Феминистская генеалогия эстетики постчеловеческого в визуальных искусствах // Логос. № 1. С. 123-166. Харауэй Д. (2020) Оставаясь со смутой. Заводить сородичей в Хтулуцене. Пермь: Hyle Press. Цурр И. (2006) Усложнение понятия о жизни: «полуживые» существа // Логос. № 4. С. 148-157. Shapin S. (2016) Invisible Science // The Hedgehog Review. No 3. P. 34-46.
В оформлении обложки использована работа Suzanne Anker. MRI Butterfly. 2008
