Умирающий город: любовь и ненависть к Санкт-Петербургу
Санкт-Петербург — город парадоксов, построенный не естественным ростом, а волей монарха, на болотистой земле, вопреки природе. Психогеография Петербурга пронизана амбивалентностью: с одной стороны, это утопия — город идей, символ имперской мощи; с другой — пространство травмы, страдания и обречённости. Здесь любовь и ненависть к городу сливаются не в простое противостояние, а в сложную систему эмоциональной зависимости: эстетическая привязанность к величественным ансамблям, атмосфере и глубокой исторической памяти противостоит разочарованию, вызванному бюрократической неэффективностью, климатической враждебностью и социальной дисфункцией.
Архитектура Петербурга ярко иллюстрирует этот разрыв: официальная имперская оболочка сохраняет иллюзию порядка, в то время как внутренние дворы-колодцы и жилые кварталы становятся символами энтропии и структурного упадка. Этот феномен формирует уникальную городскую эстетику: руины и меланхолия становятся визуальной подписью Петербурга — эстетическим ответом на функциональное неблагополучие. Документирование и художественная фиксация распада (например, фотопроекты и «Фотокабинет исторической фотографии») превращают ветхость города в культурный продукт, позволяя сохранять миф «культурной столицы» как хранилища трагической памяти, несмотря на актуальную деградацию.
Личное и коллективное восприятие Петербурга формируется не столько его показной архитектурой, сколько слоистыми деталями распада: облупившаяся краска, ржавчина, закрытые дворы становятся эмоциональными зеркалами для горожан, визуализируя многослойность исторического и личного опыта. Меланхолия по утраченной имперской мощи превращается в глубоко прочувствованное принятие несовершенства города, где разрушение освобождает от давления идеала и даёт возможность более интимного, человечного диалога с пространством.
Это исследование погружает читателя в психологию восприятия Санкт-Петербурга, раскрывая, почему этот город оказывается столь притягательным и противоречивым для жителей и наблюдателей. Работа не столько анализирует архитектуру или физическое состояние среды, сколько фокусируется на способах переживания и осмысления города. Петербург рассматривается как пространство, где личные воспоминания, коллективные мифы и исторические события переплетаются, формируя уникальную атмосферу — смесь эстетического притяжения и разочарования.
Такой акцент на эмоциональном опыте и «слоистых деталях» хорошо соотносится с понятием психогеографии, в рамках которой воспринимаемое городской пространство становится активным участником внутреннего состояния человека. Петербург воспринимается через сложные эмоциональные и культурные слои — любовь и меланхолия, идеал и распад, личное и коллективное, именно это создаёт уникальное сочетание притяжения и противоречия в его образе.
Рубрикатор
1. Архитектура амбивалентности: Санкт-Петербург как психогеографический парадокс. 2. Груз истории: утрата статуса «Культурной столицы» и миф об инерции. 3. Эстетика руин: очарование, меланхолия и возвышенное разрушение. 4. Городской текст и внутренняя жизнь: визуальные детали как эмоциональные зеркала. 5. Память, место и личность: приоритет субъективного ландшафта 6. Механизмы дуализма: социологические и экзистенциальные факторы конфликта 7. Синтез и прогноз: Навигация по будущему Петербургского мифа.
I. Архитектура амбивалентности: Санкт-Петербург как психогеографический парадокс
1.1. Петербургский миф и травма основания
Санкт-Петербург, в отличие от городов, формировавшихся органически, является городом сознательной идеи, воплощённой волей монарха на неорганичной для него земле. Это фундаментальное обстоятельство порождает изначальную неустойчивость, пронизывающую как физическую структуру города, так и его эмоциональный ландшафт. Заложенный Петром I как «парадиз» и окно в Европу, город всегда нес на себе отпечаток утопии, насильно внедрённой в болотистую почву и северный климат. Эта историческая травма — преодоление природы и использование колоссальных человеческих ресурсов для создания идеальной геометрии — закрепила за городом образ искусственного, рационального и, следовательно, обречённого на страдание.
Влияние Достоевского, преобразовавшего рациональный имперский город в пространство метафизического бреда и лихорадочных идей, остаётся центральным для понимания его современной психогеографии. Санкт-Петербург воспринимается как инкубатор, где идеи материализуются быстрее, чем в любом другом российском городе, но его основа всегда находится под угрозой. Исторический цикл насилия — наводнения, революции, блокада и последующий постсоветский упадок — психологически подготовил жителей к принятию его медленного, но неизбежного разрушения. Город словно обречён на страдание в качестве расплаты за свою искусственность. Следовательно, любовь, которую испытывают к Петербургу, неразрывно связана с этой драмой, а не с его функциональным успехом.
1.2. Деконструкция дуализма: Любовь против Ненависти
Особняк Гейденрейх
Двойственность чувств к Санкт-Петербургу не является простым конфликтом между красивым прошлым и унылым настоящим; это сложная система аффективных отношений, где один полюс питает другой. Любовь к городу чаще всего направлена на его потенциал, эстетическое величие или хранимую память, тогда как ненависть фокусируется на его текущей функциональной реальности и неспособности соответствовать имперскому замыслу.
Эмоциональная дихотомия служит важным психологическим механизмом: горожане могут критиковать его как нефункционирующий, бюрократический и климатически враждебный (эмоциональный акт ненависти), сохраняя при этом глубокую привязанность к его неповторимой, меланхоличной красоте (эмоциональный акт любви). Эта бифуркация позволяет человеку справляться с повседневными трудностями, не отказываясь от своего петербургского самосознания.
Особняк Слепцова
Фото: Алёна Экгардт
Особняк Каншина
Фото с экскурсии-квеста «Влюбись в Петербург, если осмелишься»
Категоризация движущих сил петербургского дуализма.
Категория: Любовь (Аффирмативная привязанность) Категория: Ненависть (Функциональное отторжение)
1.3. Имперская оболочка и постсоветский интерьер
Физическая среда города ярко отражает этот внутренний конфликт. Внешние фасады, выходящие на Невский проспект или набережные, часто поддерживаются в состоянии официального парадного великолепия, сохраняя иллюзию имперского порядка. Однако при переходе к «изнанке» города — его многочисленным дворам-колодцам и внутренним кварталам — обнаруживается резкий контраст. Эти дворы, часто заброшенные, иссечённые ржавчиной и облупившейся краской, представляют собой подлинный, нереставрированный постсоветский интерьер.
Такой физический разрыв между парадной «оболочкой» и ветхим «интерьером» служит метафорой внутреннего раскола жителя Петербурга: между внешней презентацией гордости и имперской славы и внутренней реальностью структурного упадка и энтропии. Причина возникновения этой дихотомии лежит в неспособности постсоветской управленческой системы эффективно поддерживать инфраструктуру, созданную для империи. Эта системная дисфункция приводит к повсеместному и зримому разрушению, которое, в свою очередь, становится доминирующим визуальным маркером современного города. Парадоксально, но именно эта неспособность поддерживать функциональный порядок обеспечивает городу его уникальный, меланхоличный характер, который так ценят его приверженцы.
«Дом-кольцо купцов Устиновых» на Фонтанке
II. Груз истории: утрата статуса «Культурной столицы» и миф об инерции
2.1. Определение Культурной столицы: Результат против инерции
Термин «Культурная столица», применяемый к Санкт-Петербургу, требует критического переосмысления. Исторически этот статус означал центр активного культурного производства, инноваций и интеллектуальной жизни. Однако в современной эпохе статус города поддерживается скорее за счёт колоссального исторического капитала — инерции прошлого. Его культурная значимость в XXI веке базируется на «призраках» Пушкина, Достоевского, Шостаковича и Бродского, а не на объёме и влиянии актуального культурного продукта в сравнении, например, с Москвой.
Продолжающееся использование этого титула в контексте очевидной физической и функциональной деградации города объясняется тем, что значение «культурной столицы» трансформировалось. Оно теперь обозначает не центр живой культуры, а «хранилище культурной памяти и трагедии». Физическое разрушение Петербурга (ветхость, облупленные фасады, исторический износ) выступает в роли визуального аутентификатора этой глубокой исторической памяти. Город, который визуально страдает, воспринимается как город, обладающий богатой, трагической и, следовательно, глубокой историей. Таким образом, статус сохраняется несмотря на упадок, а отчасти благодаря ему. Руина сигнализирует о глубине и сопротивлении унификации.
Дача Георга Месмахера
2.2. Бюрократия забвения и утрата доверия
Одним из основных источников ненависти к городу является его административная дисфункция, которая усугубляет естественные процессы разрушения, вызванные суровым климатом (холод, сырость). Недостаток федерального финансирования, коррупционные скандалы вокруг реставрационных работ и хроническая неспособность эффективно управлять огромным историческим наследием — основные факторы, способствующие физическому упадку.
Эта фрустрация в отношении бюрократической инерции — ненависть к функциональному провалу — часто сублимируется в эстетическое наслаждение оставшейся исторической «накипью». Горожане предпочитают видеть подлинную, пусть и разрушающуюся, ветхость, нежели фальшивую, плохо выполненную реставрацию. В этом механизме предпочтение отдаётся необратимой исторической правде, даже если эта правда сопряжена с личными неудобствами. Эстетическое восприятие становится щитом против гражданского разочарования.
2.3. Роль документации в сохранении статуса
Активное документирование и эстетизация упадка — ключевые механизмы, позволяющие мифу о «Культурной столице» выживать. Существование специализированных институций, ориентированных на фиксацию разрушения, таких как «Фотокабинет исторической фотографии» по адресу ул. Пестеля, 13–15, подтверждает, что ценность города смещается от активного культурного действия к культурному сохранению (пусть и посредством фотографии).
Деятельность, связанная с «фотопроектами ветхий Санкт-Петербург», демонстрирует, что само документирование руин превращается в форму культурного производства. Если современное культурное производство города угасает, он вынужден опираться на свой исторический имидж. Визуальные свидетельства ветхости, скрупулёзно каталогизируемые такими проектами, как тот, что описан выше, выступают в качестве прокси для этой исторической весомости. Таким образом, они позволяют мифу о «Культурной столице» сохраняться, подменяя современную жизненность травмой прошлого. Это показывает, что упадок становится не провалом, а уникальным товарным знаком, который отличает Петербург от более функциональных, но менее драматичных мегаполисов.
III. Эстетика руин: очарование, меланхолия и возвышенное разрушение
Центральный парадокс любви к умирающему городу заключается в том, что источник ненависти (физическая деградация) становится источником эстетического притяжения. Санкт-Петербург предлагает уникальный опыт, в котором архитектурный масштаб Империи сочетается с очевидным провалом современного управления, порождая эстетику руин.
Дом Кудрявцева
Фото: Олег Золото
3.1. Теоретические основы эстетики руин
Доходный дом «Помещик»
Фото: Олег Золото
Концепция руин, разработанная теоретиками от Дидро до Зиммеля, подчёркивает, что разрушение — это не просто отсутствие порядка, а временная победа природного начала над человеческим замыслом. Руина привносит элемент меланхолии, поскольку она сигнализирует о течении времени и необратимости утраты, одновременно вызывая чувство возвышенного.
В случае Петербурга возвышенное возникает из сочетания грандиозного масштаба имперской архитектуры (дворцы, соборы, проспекты) с видимыми следами её деградации. Этот «красивый ужас» — осознание того, что кажущееся нерушимым великолепие медленно уступает место хаосу — вызывает трепет и благоговение, становясь мощным источником притяжения. Петербургские руины несут не только ностальгию по прошлому, но и экзистенциальное напоминание о хрупкости человеческих цивилизаций.
Усадьба Барона Врангеля
3.2. Меланхолия против ностальгии
Усадьба Лопухинка
Важно различать меланхолию и ностальгию в контексте Петербурга. Ностальгия — это активное стремление вернуться к романтизированному, идеальному прошлому. Меланхолия же, характерная для петербургского восприятия, — это более глубокое и горькое принятие необратимой, невосполнимой утраты. Горожане осознают, что имперское величие не может быть восстановлено в полном объёме, и эта глубокая экзистенциальная печаль (меланхолия) становится не источником гражданского протеста, а источником особого эмоционального слияния с городом.
Меланхолия позволяет жителю ценить настоящее состояние города как подлинное, в то время как ностальгия требовала бы немедленного, зачастую невозможного, восстановления прежнего блеска. Обе эти эмоции, будучи сложным образом переплетены, поддерживают напряжённую связь любви и ненависти, где ненависть к текущему порядку вещей растворяется в любви к глубокому, меланхоличному чувству места.
Руинный остров
IV. Городской текст и внутренняя жизнь: визуальные детали как эмоциональные зеркала
Психогеография утверждает, что физическая среда города не просто отражает, но и активно формирует субъективный опыт и внутреннее состояние человека. В Санкт-Петербурге мелкие, не монументальные детали распада выступают в качестве мощных эмоциональных триггеров.
Фото: Елизавета Ивантей
4.1. Язык распада: отслаивающаяся краска и обнажённые слои
Фото: Елизавета Ивантей
Микроанализ архитектурных деталей обнаруживает, что отслаивающаяся краска на старых зданиях представляет собой визуальный индекс истории, спрессованной во времени. Под верхним, часто пастельным имперским слоем, проступают более тусклые советские цвета, а глубже — первоначальная штукатурка и кирпичная кладка дореволюционных структур. Этот стратифицированный распад — визуализация сжатия истории — отражает многослойность и травматический опыт русской психики, которая не может отбросить прошлое, но и не способна полностью его интегрировать.
Наблюдение за разрушающимся фасадом позволяет индивиду проецировать внутренние тревоги о течении времени, историческом провале и собственной эфемерности на, казалось бы, стабильную физическую среду. Упадок становится знакомым, утешающим, поскольку подтверждает универсальность несовершенства.
4.2. Дворы и архитектура изоляции
Фото: Елизавета Ивантей
Специфическая пространственная организация дворов-колодцев является уникальным элементом петербургской психогеографии. Эти внутренние, часто закрытые пространства, окружённые глухими стенами, создают ощущение скрытой интимности и укрытия. Они служат анти-пространствами, убежищами от официального, подавляющего нарратива имперских проспектов.
Однако, будучи закрытыми и сырыми, дворы также порождают чувство глубокой городской изоляции. Они отражают желание человека уйти от чрезмерной рациональности и амбиций города, создавая «третье пространство» — между личной жизнью в квартире и официальной жизнью на улице. Дворы — места, где проявляется наиболее интимная и нефильтрованная ветхость, что делает их излюбленным объектом для фотографов, занятых фотопроектами «Ветхий Санкт-Петербург».
Фото: Елизавета Ивантей
4.3. Визуальная документация как субъективная рефлексия
Фото: Егор Сарапаев
Визуальные детали, привлекающие внимание проектов, документирующих ветхость, как правило, интимны, немонументальны и сосредоточены на уязвимости города: трещинах, плесени, ржавчине. Этот фокус подтверждает, что эстетический интерес горожан и художников лежит в области не величия, а хрупкости города, тем самым отражая собственную внутреннюю уязвимость и экзистенциальную борьбу.
Активное изучение и фиксация этих деталей означает, что внутренняя жизнь человека находит подтверждение в окружающей среде. Город, находящийся в состоянии распада, позволяет человеку почувствовать себя менее одиноким в личных переживаниях упадка и энтропии.
V. Память, место и личность: приоритет субъективного ландшафта
Ключевой вопрос исследования касался того, что является более важным: архитектура и атмосфера города или личные воспоминания и исторический контекст. Анализ показывает, что субъективный опыт и контекст выступают в качестве первичного фильтра, который придаёт смысл физической реальности, тем самым возвышая контекст над текущим функциональным состоянием.
5.1. Топофилия и персональный город
Используя концепцию топофилии (любви к месту), разработанную И-Фу Туанем, можно утверждать, что любовь к Санкт-Петербургу является глубокой привязанностью не столько к его текущей физической форме, сколько к идее города, сформированной личными вехами, семейной историей и богатым литературным наследием. Именно эта глубокая эмоциональная связь с представлением о городе перевешивает его объективные функциональные недостатки (факторы ненависти).
Архитектура может находиться в плохом состоянии, инфраструктура — быть неэффективной, но если эта архитектура служила фоном для ключевых моментов жизни (первой любви, значимого интеллектуального открытия, семейной истории), то эмоциональный приоритет остаётся за воспоминанием. Любовь к Петербургу часто является формой самолюбования, проецируемой на место, где происходило становление личности.
5.2. Исторический контекст как фильтр
Исторический контекст, прежде всего имперское величие и травматический опыт советского времени (особенно Блокада Ленинграда), обладает такой колоссальной эмоциональной силой, что он действует как постоянная интерпретационная линза. Любые современные функциональные недостатки или физический распад воспринимаются на фоне этой эпической драмы, что автоматически минимизирует их современную значимость.
Исторический контекст, наполненный страданиями, психологически нормализует текущие проблемы, такие как ветхость жилья или плохая инфраструктура. Горожане терпят факторы «ненависти» (например, неудобства, связанные с жизнью в старом, требующем ремонта доме), потому что их предки пережили гораздо более масштабные трагедии. Эта внутренняя установка — «Мы выжили в Блокаду, мы выдержим и это» — интериоризируется как часть петербургской идентичности (источник любви), делая функциональные провалы (источник ненависти) терпимыми.
5.3. Нерелевантность настоящего
Для многих истинный Санкт-Петербург существует в сфере коллективной памяти, мифа и литературы, а его текущее физическое состояние становится вторичным. Город, который физически тяжело поддерживать в порядке, одновременно сохраняет своё мифологическое значение. Это объясняет, почему люди могут искренне любить город, объективно сложный для проживания. Субъективный ландшафт доминирует над объективным.
5.4. Архитектурный провал как эмоциональное освобождение
Разрушение грандиозной имперской архитектуры (причина — упадок) может служить подсознательным механизмом эмоционального освобождения. Совершенство и монументальная амбициозность имперского прошлого были подавляющими. Видимый распад зданий символически освобождает жителя от необходимости соответствовать этому нереалистичному идеалу. Это разрушение позволяет сформировать более интимные, несовершенные и, следовательно, более человечные и любимые отношения с городом. Город перестаёт быть строгим музеем и становится живым, дышащим существом, способным к ошибкам и увяданию.
VI. Механизмы дуализма: социологические и экзистенциальные факторы конфликта
Поддержание баланса между любовью и ненавистью обеспечивается несколькими социологическими и экзистенциальными факторами, которые трансформируют внешние трудности во внутренние культурные маркеры.
6.1. Климат и темперамент
Фото: Эдуард Гордеев
Суровый, влажный, холодный климат — постоянный внешний антагонист, являющийся одним из основных факторов «ненависти». Он способствует физическому износу зданий и негативно влияет на самочувствие. Однако этот климат способствует формированию особого северного темперамента, который романтизируется и ценится как признак петербургской идентичности (фактор «любви»).
Этот темперамент характеризуется интроспекцией, интеллектуализмом, меланхолической отстранённостью и склонностью к уходу во внутренний мир. Эти черты, сформированные суровой средой и длинными тёмными зимами, часто становятся предметом гордости, отделяя петербуржцев от более «солнечных» и прагматичных регионов.
Новый вантовый мост ЗСД. Зима. Виды Санкт-Петербурга с воздуха. Аэросъемка с вертолета. Фотограф Дмитрий Фуфаев.
6.2. Политика идентичности: Москва против Санкт-Петербурга
«Ненависть», направленная на функциональные провалы Санкт-Петербурга, часто перенаправляется и проецируется на внешний объект — Москву. Противопоставление себя «вульгарному», «функционалистскому» и «суетливому» московскому темпу и образу жизни служит для укрепления внутренней петербургской идентичности.
Определение города через оппозицию усиливает чувство исключительности и привязанности (любви). В этом контексте даже упадок может быть интерпретирован как благородное сопротивление глобализации и чрезмерному коммерческому успеху, ассоциирующемуся с Москвой. Деградация воспринимается как доказательство того, что Петербург «слишком глубокомыслен» для тривиальных современных забот.
6.3. Гражданская апатия и аффективное отстранение
Двойственность чувств (любовь/ненависть) функционирует как психологический механизм гражданской апатии, позволяя жителям поддерживать высокий уровень эмоциональной привязанности к месту, не требуя от них активного гражданского участия в его улучшении. Люди позволяют себе ненавидеть функциональную администрацию, бюрократический аппарат или неэффективность жилищно-коммунального хозяйства, не отказываясь от своего глубокого эмоционального и эстетического отношения к городу.
Эта бифуркация чувств является устойчивой стратегией выживания в условиях постсоветской энтропии, где индивидуальный вклад в ремонт и реставрацию кажется ничтожным по сравнению с масштабом исторического разрушения. Уход в эстетику руин и меланхолию — это форма аффективного отстранения от гражданской ответственности.
VII. Синтез и прогноз: Навигация по будущему Петербургского мифа
Анализ показывает, что нарратив упадка и ветхости не является патологией, а представляет собой фундаментально продуктивную силу. Эта нарративная конструкция обеспечивает городу его эстетическую и эмоциональную уникальность в глобализирующемся мире. Если бы Санкт-Петербург был идеально отреставрирован и функционировал безупречно, он рисковал бы превратиться в стерильный, бездушный музейный город, утратив свою мифологическую глубину, «душу Достоевского» и его напряжённую, драматическую связь со временем и историей.
Напряжение между имперским замыслом и постсоветским провалом — это то, что делает Петербург уникальным объектом культурного потребления и глубокой привязанности. Устойчивость эмоционального ландшафта Санкт-Петербурга обеспечивается тонким балансом между любовью и ненавистью. Чрезмерная любовь, не уравновешенная критикой функционального провала (ненавистью), привела бы к стагнации и самоуспокоенности. Слишком сильная ненависть, не уравновешенная эстетической привязанностью (любовью), привела бы к массовому оттоку населения и полному забвению.
Нынешнее напряжение, документируемое и эстетизированное, поддерживает уникальную эмоциональную связь, обеспечивая приток интеллектуалов, художников и туристов, которые ищут именно эту подлинную, меланхоличную атмосферу.
По мере того как институции, подобные «Фотокабинету исторической фотографии», активно документируют «ветхий Санкт-Петербург», граница между сохранением исторической подлинности и фетишизацией небрежения становится всё более размытой. Главный этический и градостроительный вызов заключается в навигации процесса реставрации таким образом, чтобы он не уничтожил ту самую «подлинность», которую обеспечивает сегодняшний упадок.
Будущее Петербурга, вероятно, будет заключаться в управлении степенью разрушения, чтобы оно продолжало быть источником эстетического и культурного капитала, не пересекая порог нежизнеспособности. Город должен оставаться достаточно ветхим, чтобы быть «подлинным» и трагичным, но не настолько, чтобы стать непригодным для жизни. Таким образом, любовь и ненависть к Санкт-Петербургу — это не просто эмоции, а взаимозависимые силы, формирующие его уникальную культурную экономику и экзистенциальное место в современном мире.
Ухналев, Андрей. «Руины — овеществлённое время» — о философии руин и их роли в городской среде Петербурга. http://www.gardenhistory.ru/page.php?pageid=243 (Дата обращения: 25.11.2025)
Подлетс, Полина. «Психогеография как подход к городскому пространству» — теоретические основы психогеографии. https://ru.anarchistlibraries.net/library/polina-podlets-psikhogeografiia-kak-podkhod-k-gorodskomu-prostranstvu4. (Дата обращения: 25.11.2025)
«Санкт-Петербург: история основания и развития» — исторический обзор города и культурного мифа. https://travelrussia.ru/blog/goroda/sankt-peterburg-istoriya-osnovaniya-i-razvitiya/ (Дата обращения: 25.11.2025)
Васильева, Ольга. «Психогеография Петербурга. Графика» — художественные интерпретации психогеографии. https://www.museumpushkin.ru/vystavki1/vremennye_vystavki/vystavka_psihogeografiya_peterburga._grafika_olgi_vasilevoj.html (Дата обращения: 25.11.2025)
Каталог руин Петербурга, исследования и фотофиксация. https://adresaspb.com/category/inventory/pereuchet/ruiny/ (Дата обращения: 25.11.2025)
Цыганова Л.А. «Исторические источники изучения культурной жизни Санкт-Петербурга XVIII столетия». https://cyberleninka.ru/article/n/istoricheskie-istochniki-izucheniya-kulturnoy-zhizni-sankt-peterburga-xviii-stoletiya (Дата обращения: 25.11.2025)
Статья/исследование HSE по психогеографии России и Петербурга. https://publications.hse.ru/view/264580325 (Дата обращения: 25.11.2025)
Художественные проекты и выставки Ольги Васильевой. https://www.afisha.ru/exhibition/olga-vasileva-psihogeografiya-peterburga-metamorfozy-283914/ (Дата обращения: 25.11.2025)
Государственный Эрмитаж — https://www.hermitagemuseum.org (Дата обращения: 25.11.2025)
Русский музей VRM — https://rusmuseumvrm.ru (Дата обращения: 25.11.2025)
Google Arts & Culture (Петербург и урбанистика) — https://artsandculture.google.com (Дата обращения: 25.11.2025)
Wikipedia — общие разделы по истории, руинам и культуре Санкт-Петербурга. https://ru.wikipedia.org/wiki/Санкт-Петербург https://ru.wikipedia.org/wiki/Руины (Дата обращения: 25.11.2025)
Blog Fiesta, https://www.fiesta.ru/, дата обращения: 25.11.2025
Experience Tripster, https://experience.tripster.ru/articles/paradnye-peterburga-samye-krasivye-v-gorode/, дата обращения: 25.11.2025
Fontanka.ru, https://www.fontanka.ru/2022/10/12/71718491/, дата обращения: 25.11.2025
Fufaev.ru, https://fufaev.ru/gallery/vidy-sankt-peterburga-s-vozduha-aerosemka, дата обращения: 25.11.2025
Janesatova.com, https://janesatova.com/flying-dresses-projects, дата обращения: 25.11.2025
KP.RU, https://www.spb.kp.ru/daily/27017/4080246/, дата обращения: 25.11.2025
NP-Travel, https://np-travel.spb.ru/dvory_kolodsty.html, дата обращения: 25.11.2025
Reveal.World, https://reveal.world/en/story/peterburg-neobychnye-i-interesnye-doma/dom-kol-tso-na-fontanke, дата обращения: 25.11.2025
Russian Traveler, https://rtraveler.ru/travel/russia/10-samyh-fotogenichnyh-mest-v-peterburge/, дата обращения: 25.11.2025
Smorodina.com, https://smorodina.com/objects/dacha-georga-mesmahera, дата обращения: 25.11.2025
VK, https://vk.com/album-167994143_305360114, дата обращения: 25.11.2025
Zagge.ru, https://zagge.ru/fotografii-dozhdlivogo-sankt-peterburga-vyglyadyat-kak-kartiny-maslom/, дата обращения: 25.11.2025
