Ритуальная составляющая в отечественной рейв-культуре на примере ARMA17
Рубрикатор
Введение 1. Архитектоника ритуала. Пространство ARMA17 2. Инженерия ритуала. Аудиовизуальный экспириенс 3. Ритуальная антропология. Люди и символы Заключение
Введение
Феномен рейв-культуры давно перестал быть чисто музыкальным явлением, превратившись в сложный социокультурный организм со своей эстетикой, правилами и сообществами. В России его история началась в 1990-е годы, на волне постсоветской трансформации, и была отмечена духом свободы, эксперимента и созданием новых идентичностей. Если первые рейвы были разовыми акциями, то со временем они эволюционировали в устойчивые институции, формирующие собственную мифологию.
Гагарин пати, 1991 год
Особый интерес в этом контексте представляет московская сцена последнего десятилетия. Такие площадки как монументальный Mutabor и фестиваль Outline под открытым небом, стали не просто точками на карте ночной жизни. Они превратились в целостные художественные среды — своего рода светские храмы, где впечатления и восприятие выходит за рамки сугубо аудиального и визуального опыта.
Outline 2024. ph. Dmitry Chuntul
Этот опыт становится комплексным ритуалом, в котором архитектура, свет, звук и физические элементы сплетаются в единую систему. В основе лежит не хаотичное скопление людей с громкой ритмичной музыкой на заброшенном заводе, а тщательно спроектированное пространство, где каждый элемент — от материала стен до характеры музыки — работает на создание коллективного эфирного состояния, временного выхода за границы повседневности.
Цель данного визуального исследования — проанализировать и охарактеризовать, как именно ключевые московские рейв-пространства конструируют этот ритуал.
1. Архитектоника ритуала. Пространство ARMA17
Ритуал требует особого, отделенного от повседневности пространства. В контексте современной московской рейв-сцены этим пространством закономерно стала постсоветская индустриальная зона. Выбор локаций для Mutabor (бывший завод шарикоподшипников), Outline (территория недостроенного санатория) — это не случайность, а сознательная стратегия, уходящая корнями в истоки самого явления.
Здание «Mutabor»
Зарождение отечественного рейва в конце 1980-х — начале 1990-х годов было актом стихийного присвоения неиспользуемых территорий. Первые вечеринки возникали в пустующих ленинградских квартирах, как сквот «Танцпол» на Фонтанке, 145, или в гигантских павильонах ВДНХ, как легендарная Gagarin Party 1991 года в павильоне «Космос». Современные площадки, такие как Mutabor, наследуют эту логику, трансформируя жест андеграундного выживания в целостный эстетический и социальный проект.
Помещение танцпола Main в дневное время.
Путь к месту действа — первая, невербальная стадия ритуала отрыва. Архитектура этого пути выстраивается как последовательность порогов. В случае закрытых клубов вроде Mutabor это начинается с непроницаемого фасада, зачастую без явных опознавательных знаков. Единственный сигнал — очередь у неприметной двери, тусклый свет и дребезжание стен от низких частот.
ph. Dmitry Chuntul
Попав внутрь через фейс-контроль, который фильтрует входящий поток людей, гость не сразу оказывается в эпицентре события. Его маршрут пролегает через систему коридоров, лестниц, переходных зон — своеобразный лабиринт. Этот прием решает несколько задач. Практически — он распределяет и сдерживает поток людей, предотвращая хаос. В смысловом — он создает эффект постепенного посвящения, нарастания саспенса. Звук из главного зала, сначала приглушенный, нарастает с каждым шагом, свет меняется от утилитарного к сценическому.
ph. Dmitry Chuntul
Каждое помещение и локация представляют собой уникальные элементы, встроенные в обширную сеть пространства Mutabor. От танцпола Under, расположенного под землей, до Garage во дворе — каждый из этих элементов обладает своей оригинальной атмосферой и замыслом, создавая определенное настроение и задавая необходимый тон экспириенса пришедшим.
Танцпол Garage. ph. Dmitry Chuntul
Сценография этих пространств сознательно избегает сугубо декоративной отделки, делая ставку на грубую, не маскированную материальность. Бетон, металл, едва обработанные стены, открытая проводка и остатки заводских коммуникаций выставляются напоказ как доказательства подлинности места. Их тактильные качества — холод, шероховатость, твердость — постоянно напоминают посетителю о его присутствии в специфической, не бытовой среде.
Во дворе индустриального монолита существовало пространство — кафе «Гараж». Это была не просто зона отдыха, а сознательно созданный контрапункт, воплощающий иную материальность и темпоральность. Собранный из винтажных предметов — старых витражей, тканевых абажуров, потертой мебели, — «Гараж» культивировал эстетику рукотворности и «домашности». Теплый свет ламп накаливания, запах чая и благовоний на контрасте создавали своеобразный оазис в рамках железо-бетонного пространства. Его функцию как места питания и бара дополняла терапевтическая роль: это была «тихая комната» (safe space) для паузы — психологической разгрузки после сенсорной нагрузки танцпола, неспешного общения или молчаливого восстановления сил. Этот контраст подчеркивал природу танцполов как зон контролируемого стресса, а наличие такой ниши делало продолжительный ритуал устойчивым, признавая цикличность человеческого восприятия.
ph. Dmitry Chuntul
Фестиваль Outline продолжает и переносит логику ритуального пространства из интерьера в экстерьер. Порогом здесь становится дистанция. Архитектура более авторская и градообразующая, состоящая из отдельно стоящих сцен, павильонов и навесов. Тем самым образуя рукотворную искусственную среду уже в рамках глобального парка.
Советские приборы «Цветомузыка» на сцене Woodz. ph. Dmitry Chuntul
Главным соавтором сценографии выступает природа, а формирующей осью — время. Программа фестиваля синхронизирована со сменой суток: начало в сумерках, нарастание интенсивности глубокой ночью и неизбежная кульминация на рассвете. Рассвет служит естественным, финальным аккордом, после которого начинается медленное, постепенное возвращение к обыденности. Outline демонстрирует, что ритуал рейва может быть вписан не только, традиционно, в архитектуру индустриального пространства, но и в фундаментальные природные циклы, находя и развивая в них свою оригинальную идею.
Инсталляции на территории фестиваля «Outline». ph. Dmitry Chuntul
Пространство ARMA17 выполняет роль активного агента, а не пассивного фона. Постсоветские индустриальные руины Mutabor, леса Верхневолжской низменности Outline — архитектура последовательно выстраивает физический и психологический маршрут трансформации, создавая необходимые условия для коллективного мистического и неповторимого экспириенса.
Сцена Woodz. Отличается своим круглосуточным временем работы и бесконечными танцами. ph. Dmitry Chuntul
2. Инженерия ритуала. Аудиовизуальный экспириенс
Если первая глава посвящена статичному окружению ритуала, то вторая исследует его динамическое ядро. Современный рейв — это не просто музыка на высокой громкости. Это креативная инженерия, где каждый аудиовизуальный элемент выполняет функцию в едином технологическом процессе. От физиологии звука до математики света — все подчинено цели создания управляемого, интенсивного и разделяемого всеми опыта, приводящего к особому, трансцедентальному состоянию.
Выступление артиста TESLA. ph. Dmitry Chuntul
В основе ритуала лежит звук, чья роль давно вышла за рамки мелодического сопровождения. В контексте современного рейва основными элементами являются диджейский сет и лайв сет. Диджейский сет представляет собой спланированное «путешествие» по избранной селекции треков, в котором сохраняется возможность для импровизации. Лайв сет, в свою очередь, включает инструментальное исполнение музыки, также не лишенное, и даже дополняющее возможностью для импровизации.
1. Abelle 2. Aborigen. ph. Dmitry Chuntul
Главный гость рейвов ARMA17 — техно. Его монотонная повторяемость и цикличность обладают гипнотическим эффектом. Ритм синхронизирует движение тел, а в определённой степени — и физиологические циклы большой группы людей. В этой системе диджей выступает как некий оператор, ведущий аудиторию по продуманному маршруту.
В условиях почти полной темноты зала свет становится главным объектом визуального восприятия. Его функция — не освещение, а контроль над вниманием и создание виртуальной архитектуры поверх реальной.
ph. Dmitry Chuntul
Короткие, яркие вспышки стробоскопа прерывают непрерывность зрительного потока, «замораживая» движение. Свет «бимов» и лазеров выступают четким рисующим контурном звеном визуального пространства. В руках художника по свету лежит обширный арсенал инструментов для воздействия на перцепцию публики. Сотрудничество с медиахудожниками и студиями Sila Sveta, figura•fon, СЕТАП привносит серьезную идейную и концептуальную базу в общую картину, поднимая статус события до тотальной аудиовизуальной инсталляции.
Сцена Medium by figura•fon. ph. Dmitry Chuntul
Совокупное воздействие этой системы ведёт к индукции изменённого состояния сознания — «рейверского транса» или потокового состояния (flow state).
Интенсивная, синхронная стимуляция слуха и зрения вызывает сенсорную перегрузку, что может временно подавлять активность префронтальной коры мозга, ответственной за критическое мышление и ощущение времени. Конечным продуктом этого процесса становится возникновение того, что антрополог Виктор Тернер называл «коммунитас» — спонтанное, неиерархическое чувство человеческого единства. Индивидуальные «Я» временно стираются в коллективном теле, движущимся в едином ритме.
ph. Dmitry Chuntul
3. Ритуальная антропология. Люди и символы
Архитектура создает сцену, технологии — аудиовизуальный опыт. Последним и ключевым элементом являются люди и их практики. Третья глава — это взгляд на антропологию рейва. Речь идет о том, как в условиях современного атомизированного общества на время возникает новая форма социальности — эмоциональная, телесная и сплоченная не вербальными клятвами, а общим переживанием. Французский социолог Мишель Маффесоли назвал это явление «неоплеменами» (tribus) — временными, текучими сообществами, формирующимися вокруг общего аффекта, стиля жизни или, как в нашем случае, ритуальной практики.
ph. Dmitry Chuntul
Войдя в пространство рейва, человек сразу попадает в поле визуальных кодов, которые и служат опознавательными знаками своего племени. Маффесоли отмечал, что неоплемена часто выражают себя через «стилистическую общность». Дресс-код здесь совокупность таких знаков, обозначающих принадлежность.
Танец в данном контексте можно рассматривать как форму невербальной коллективной активности. Его отличительные черты — повторяющиеся, часто монотонные движения и минимальная вовлеченность в зрительный контакт с окружающими.
Ключевым аспектом является синхронизация индивидуальных движений участников с общим ритмом, задаваемым музыкой. Эта внешняя синхронизация создает видимость и ощущение единого коллективного тела, движущегося согласованно.
Скульптура на территории Outline. ph. Dmitry Chuntul
В условиях высокой громкости и плотности скопления людей вербальная коммуникация уступает место невербальному взаимодействию. Прямой и продолжительный зрительный контакт в этой среде лишен свойственной ему в других контекстах интимности, выполняя вместо этого функцию взаимного узнавания и подтверждения разделяемого опыта. Случайные тактильные контакты в толпе, как правило, воспринимаются как неизбежная и нейтральная часть общего физического пространства.
Внутри сообщества действуют неписаные нормы, регулирующие поведение и повышающие уровень предсказуемости и безопасности в, казалось бы, хаотичной обстановке.
ph. Dmitry Chuntul
Это сообщество, сплоченное общим аффектом, телесными практиками и символическим языком — оно ситуативно, текуче, лишено формальной иерархии, но обладает сильной внутренней связью. Пространство и технологии осознанно и неосознанно создают для него святилище и инструменты, воссоздающие архаичную, и отчасти племенную формы единения, адаптированной к реалиям цифровой эпохи и постсоветского пространства.
Заключение
Это исследование доказывает следующую вещь: московский рейв вырос из подпольного музыкального движения и построил собственные вселенные. Места как Mutabor и фестиваль Outline, давно уже не просто клубы с диджеем и танцполом. Это четко спроектированные мета-миры, где железобетонные перекрытия соседствуют с теплым светом советских абажуров, а люди внутри этой сложной экосистемы переживают опыт, граничащий с мистическим. Именно этот коллективный транс, это растворение «я» в общем пульсе и рождает чувство абсолютной, немой связи — определяя ту самую квазирелигиозность происходящего.
Их важное наследие — доказательство того, что живая социальность и актуальная эстетика могут рождаться не только в официальных институциях, но и в сообществе, способном превратить заброшенный завод в храм современного чувства.
ph. Dmitry Chuntul
Maffesoli, M. (1988). Le temps des tribus: Le déclin de l’individualisme dans los sociétés de masse. Paris: La Découverte.
Воробьева Надежда Сергеевна. «Коммунитас как „Сущностное мы“: возможность диалогических отношений в общности» Социология власти, vol. 31, no. 4, 2019, pp. 155-184.
Тернер В. — Символ и ритуал М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983.- 277 с.
Личный архив фотографа Дмитрия Чунтула
