«Это смотрится утопически, но так и было»: интервью с Игорем Чапуриным
Игорь Чапурин — российский дизайнер, основатель модного дома Chapurin, обладатель двух «Золотых манекенов», создатель костюмов для театральных постановок.
Дизайнер рассказал Архиву российской моды свою историю в мире моды: о конкурсе Nina Ricci, сотрудничестве с Ирен Голицыной, открытии бутика в 1998 и показах в Москве и Париже.
Chapurin, коллекция «Лолита» весна-лето 2007 // Источник: firstVIEW
Людмила Алябьева (далее — Людмила): Здравствуйте, Игорь! Расскажите, пожалуйста, как и почему вы пришли в моду?
Игорь Чапурин (далее — Игорь): Россия всегда отличалась семейственностью и передачей привязанности к той или иной профессии. На меня тоже оказало влияние окружение, хотя мои близкие никогда не заставляли меня любить их профессию.
Мой дед был одним из ведущих в стране специалистов по переработке льна. По заданию партии он ездил по стране, строил льнокомбинаты, собирал команды и запускал производство. Затем его отправляли в другие регионы, где он занимался тем же самым. Дед всегда был примером уважительного отношения к человеку и труду, влюблял меня в ткани, которые производили льнокомбинаты. Позже он уехал в Москву и стал старшим научным сотрудником института льноводства.
Моя мама рано осталась сиротой и пришла на трикотажную фабрику закройщицей, без высшего образования, позже она практически возглавила эту фабрику. Ее очень любили и уважали, потому что она дышала этим миром и ценила свою команду. Так как она была руководителем, то дежурила на фабрике во время праздников, и я просто гулял по этой фабрике, всматривался в то, что делают люди.
Игорь: Моя двоюродная сестра мечтала стать дизайнером одежды, однажды и я подумал: может быть, и мне стать дизайнером одежды? Так я и решил связать свою жизнь с этой профессией.
Я очень благодарен себе за то, что после десятого класса, когда все шли в институты, я отказался от этой идеи. Родители были немного расстроены, но я уехал из дома и поступил в Витебский технологический институт в Белоруссии, недалеко от города города Великие Луки, где я родился. Отучившись год на конструктора женской одежды, я пошел в армию. Два года отслужил, вернулся и с красным дипломом окончил институт, где получил прекрасное техническое образование: понимаю, как шьется одежда, как она строится и какие люди должны участвовать в этом процессе. С таким образованием я уже не боялся ничего в своей профессии.
После этого я решил поступить в Текстильную академию в Москве, но меня туда не приняли. Сейчас я иногда подтруниваю над деканом академии, что я тот единственный, кто в итоге сделал карьеру в моде [смеется]. Он говорит, что так бывает часто: талантливые люди столь неординарны, что их сразу не видишь.
Игорь: Я проработал в Витебске в ателье высшего разряда [Прим. АМР: Ателья делятся на разряды по уровню оказываемых услуг от ремонта до дизайна одежды. В ателье «высшего разряда» предоставляется услуга дипломированного художника-модельера]. Увидел структуру, команду и людей, которые очень любят свою работу. Мама часто говорила мне: «Легкая промышленность — это тяжелая промышленность». Так оно и есть.
Людмила: Почему и когда вы приехали в Москву? Решили, что Витебск слишком мал? Участвовали ли, например, в каких-то конкурсах?
Игорь: 1990-е — время шальное с точки зрения экономики, и время какой-то внутренней свободы, когда тебе ничего не страшно. В те годы информацией о моде в основном владели сотрудники Общесоюзного дома моделей одежды. Молодой студент не мог получать ничего четко и быстро — не было интернета. Хотя позже я понял, что отсутствие интернета давало нам шанс не воровать идеи.
На самом деле, я поступил в Витебский технологический институт для того, чтобы участвовать в конкурсе Nina Riссi, потому что в нем могли участвовать только студенты. В 1992 как финалист конкурса я поехал в Париж.
Нас было 10 студентов, не было денег, негде было жить. Там я впервые увидел витрину магазина Yves Saint Laurent и понял, что это не миф — эта одежда существует. Это было огромное потрясение.
Игорь: Потом я вернулся в институт и продолжил учиться, но влюбился и уехал на один день в Москву. Уехал на один день и больше никогда в Витебск не вернулся. Не знаю, что стало с моими вещами, книгами, одеждой — всем тем, что долгие годы сопровождало мою жизнь. Я остался в Москве. Появились конкурсы красоты, и я стал делать платья для российских представительниц на конкурсах «Мисс Вселенная», «Мисс Европа», «Мисс Мира».
В 1996–1997 годах я познакомился и стал сотрудничать с Ирен Голицыной [Прим. АРМ.: основательницей итальянского дома моды Galitzine], которая дала мне сильную огранку. Она познакомила меня в Италии со всеми гуру итальянской моды и мануфактурами, ее уважали и любили. Она была для меня начальником и переводчиком, и самое главное — она научила меня уважению и доверию. Она доверилась мне на тысячу процентов, доверила свой бренд молодому парню. Параллельно я уже строил свой первый бутик на Мясницкой улице в Москве.
«Завтрак на ковре». В съемке использовалась (среди прочих брендов) одежда Chapurin
Vogue, май 2002
фото: Влад Локтев
Игорь: В то же время итальянцы предложили переехать из России в Италию, я понял, что это момент выбора. Понимая, что я не смогу бросить Москву и уехать жить в Италию, я посвятил коллекцию на Неделе высокой моды в Москве Голицыной, на что она мне прислала очень трогательный факс. За эту коллекцию я получил свой первый «Золотой манекен». У меня их два — один у меня украли, к сожалению, но это уже дело историческое.
После этого мы, к сожалению, больше не виделись. Я безумно ей благодарен за многие человеческие качества, прежде всего за профессиональные. Эти качества я отмечал у своих родителей и ценил в Голицыной. Так что рывки и прыжки по пространству всегда были обоснованы чем-то позитивным и экспериментальным.
Людмила: Можно вернуться к конкурсу Nina Ricci?
Игорь: Nina Ricci — это международный конкурс, который проводился в разных странах. Десять финалистов конкурса из разных стран собирались в здании ЮНЕСКО во Франции для огромного гала-шоу. В России этот конкурс проходил под патронажем Nina Ricci. Нас выбрали, и я был единственным из провинции. Очень боялся и волновался, так как все остальные были достаточно успешные студенты Косыгинской академии.
Приглашение на показ коллекции Chapurin for Barbie, осень-зима 2015 // Источник: Pro Actions
Людмила: То есть правильно ли сказать, что вы сначала сделали карьеру в Италии?
Игорь: Да, моя первая коллекция после возвращения была показана в отеле Метрополь в Красном зале, где, кажется, Мао Цзэдун подписывал документы со Сталиным. Коллекция называлась «В Россию с любовью». Это было мое возвращение в страну, так как весь мой первоначальный опыт вырабатывался в Италии.
Светлана Сальникова (далее — Светлана): Какие это годы?
Игорь: Открытие моего первого бутика, из-за которого я решил остаться в России, произошло в 1998 году. Это был самый страшный период, когда рубль обнулился и экономика рухнула.
Светлана: Интересно, что вы остались в России именно в момент дефолта. Параллельно появился Vogue в России в сентябре 1998 года.
Игорь: Да, мы с журналом ровесники, можно сказать. Наш первый бутик и Vogue Россия — это практически одновременная история. Любому журналу нужно 2-3 месяца на подготовку, а Vogue печатали не в России, поэтому в третьем номере Vogue появился огромный материал обо мне как о дизайнере. Но первая статья обо мне в итальянском Vogue, так что русский Vogue для меня был уже неким следствием.
Любому журналу нужно 2-3 месяца на подготовку, а Vogue печатали не в России, поэтому в третьем номере Vogue появился огромный материал обо мне как о дизайнере. Но первая статья обо мне в итальянском Vogue, так что русский Vogue для меня был уже неким следствием.
«Для смелых и сильных»
Статья об Игоре Чапурин в Vogue, ноябрь 1998
Людмила: Были ли какие-то ключевые фигуры, проводники, которые повлияли на вас как на дизайнера, помогли чем-то или что-то подсказали?
Игорь: Когда закончилась моя служба в армии, я приехал в Москву на Рижский вокзал, рядом с проспектом Мира, и пошел со своими эскизами к телефону-автомату, нашел телефон секретариата Дома моды Славы Зайцева, достал две копейки и позвонил.
Его секретарь ответила. Я сказал, что я молодой дизайнер, у меня есть эскизы, я только что пришел из армии и хотел бы показать их Вячеславу Михайловичу. К моему удивлению, мою инициативу поддержали — так я познакомился с Зайцевым. Хотя я был совсем зеленым парнем, мне нужно было еще многому научиться, а он — мастодонт моды. Он сказал мне много умных слов, которые я до сих пор вспоминаю, однако у нас ничего не сложилось в контексте дальнейшего сотрудничества.
С Валентином Юдашкиным я познакомился гораздо позже. У меня уже были парижские шоу, поэтому он на меня никак не мог влиять. На меня влияло то, что я много читал и изучал историю современной моды, так как историю развития моды прошлых десятилетий и столетий я усвоил еще в институте.
Статья «Chapurin is Givenchy» (слева)
«Птюч», ноябрь 2000
Для меня сильными и яркими личностями были представители итальянской моды: молодые Дольче и Габбана, Джанфранко Ферре и другие дизайнеры-архитекторы, которые создавали уникальные вещи из уникальных тканей. В Италии я проводил много рабочего времени и изучал все это — доступ к информации и понимание того, что все возможно, развивали и двигали меня вперед.
Людмила: А были еще какие-то знаковые события? Может быть, какие-то презентации или еще что-то?
Игорь: Вы знаете, я получил все награды этой страны, какие только были и есть. В основном это было связано с журналами, потому что это была эпоха глянца. У меня есть награды от Elle, Harper’s Bazaar, Vogue, и я дизайнер 2005 года по версии GQ. Вся эта обойма наград у меня есть, но на меня это мало влияло. Для меня это было чем-то прозрачным, не окрашивало меня ни в какой цвет, не делало меня более значимым или пафосным, не делало меня более профессиональным. У нас есть целый шкаф с наградами, хотя некоторые уже могли пропасть. Например, от награды GQ у меня на премии отвалилась буква «G», поэтому осталась только «Q».
Я с уважением отношусь к тем людям, которые принимали решения и присуждали нам награды, но в конкурсах я больше не участвовал. Иногда пытался помогать тем, кто поддерживает молодых. Но это было ровно настолько, насколько хватало времени. Какие-то конкурсы казались пустыми, а какие-то рождали личностей. В большей степени я круглосуточно работал и поэтому в этом во всем не участвовал.
Людмила: Вы уже начали говорить про глянец и журналы. Как у вас складывались отношения с глянцем? Как вы их выстраивали?
Игорь: Я всегда был независимым по природе. Практически никогда не участвовал глобально в неделях моды. Единственное яркое событие в моей жизни — Неделя высокой моды. Я был тем ребенком, который с двумя-тремя портными в квартире на Щелковской создавал коллекции кутюр, которые получали золотые манекены. Сейчас это смотрится утопически, но именно так и было.
Неделя высокой моды в Концертном зале «Россия» была значимым явлением для меня, наша коллекция показывалась наряду с самыми знаменитыми мировыми домами моды. Когда неделя моды закрылась, мы продолжали делать коллекции кутюр и уникальные шоу, всегда отдельно придумывали какую-то историю. Когда стали делать показы в Париже, то потом воспроизводили каждое шоу в Москве с теми же декорациями, музыкой и антуражем.
«Действующие лица»
Vogue, октябрь 1998
Когда стали делать показы в Париже, то потом воспроизводили каждое шоу в Москве с теми же декорациями, музыкой и антуражем.
Игорь: Понятно, что глянец на это реагировал, потому что это дорогого стоит — это всегда были спектакли, уникальные шоу. Дальше работала команда: пресс-офис, съемки и все остальное. Наши вещи появлялись на обложках Vogue, Elle, Harper’s Bazaar. Многие журналы писали о нас многократно, и снимали одежду в фэшн-съемках.
Парижский пресс-офис делал большую работу, поэтому мы появлялись в мировом глянце так же часто, как и в российском. Я никогда ничего сам не лоббировал, никого ни о чем не просил, это была профессиональная работа людей. Стилисты после показа выбирали вещи для съемок. Когда происходили важные события в жизни бренда, будь то премьера в Большом театре или что-то еще, журналы с удовольствием об этом писали. Мы были в таком правильном тонусе, что о нас невозможно было не писать.
Людмила: Расскажите об открытии вашего первого бутика. В то время это было уникально для молодого российского дизайнера. Как пришла мысль открыть свой магазин, а не пытаться пристраиваться в другие?
Игорь: Тогда не было байеров и инструкций. Современное поколение имеет доступ к информации: офлайн, онлайн, байеры и так далее.
Chapurin, коллееция «Анна Каренина» осень-зима 2008 // Источник: firstVIEW
Игорь: Для меня, влюбленного в свою профессию, открытие бутика было важной профессиональной целью. Наш бренд развивался по стандартам парижской моды двадцатого века, как у Шанель и Кристиана Диора. Сначала ты работаешь как человек-ателье, без имени, появляются клиенты, затем небольшие коллекции кутюр — все в единственном экземпляре. С развитием открывается салон или бутик с готовыми платьями.
Когда мы открыли первый бутик на Мясницкой в 1998 году, это совпало с появлением коллекции прет-а-порте нашего бренда. В магазине люди могли покупать наши вещи, а в небольших мастерских мы обслуживали клиентов. Там создавались и отшивались наряды для знаменитых женщин, реже — мужской гардероб.
Людмила: В тот момент у вас уже было достаточно клиентов в Москве?
Игорь: Нет, все было на начальном этапе, потому что я большую часть времени проводил в Италии. Первой моей клиенткой была Алла Демидова, величайшая актриса, которую я бесконечно уважаю. Тогда у меня не было подходящих условий, поэтому все примерки мы делали у нее дома. Сначала я ее побаивался, но всегда уважал ее ремарки и советы.
Игорь: Таких личностей в тот период моей жизни было достаточно. Немного, но достаточно. Они формировали мою небоязнь великих людей. Каждая моя клиентка — это была личность с яркой харизмой и большим бэкграундом.
В то время у меня было некое безразличие к карьере. Я просто наслаждался общением с людьми и никогда не просил, чтобы меня выбрали дизайнером. Люди сами доверяли мне и делали частью своей жизни. Одной из первых знаменитых клиенток была Кристина Орбакайте. Помню ее первый компакт-диск: она в парике из зеленых перьев и моем пиджаке от-кутюр. Это была наша первая совместная работа.
Людмила: Вы помните день открытия на Мясницкой?
Игорь: Да, помню. Первым делом я собрал нашу команду и сказал, что с этой минуты я потерял свою фамилию, потому что теперь это имя принадлежит всем вам, и от вас зависит, как и что будет происходить. Мы устроили показ: манекенщицы выходили из мастерских, спускались по лестнице. Была презентация, и присутствовало много значимых для нас клиентов. Помню, что в коллекции было много красного цвета.
Календарь Maybach, выпущеный при участии Игоря Чапурина. 2006 // Источник: chapurin.com
Людмила: А первый показ в Париже прошел в 2005 году?
Игорь: Да, в 2005. До этого все показы проходили в Москве, на Неделе высокой моды.
Людмила: Если оглядываться на 1990-е и начало 2000-х, какие знаковые работы и коллекции вспоминаются?
Игорь: Думаю, самое правильное — это все, что я показывал на Неделе высокой моды. Это были кутюрные коллекции, когда не задумываешься о коммерческой составляющей.
Мы никогда не хранили работы. У Славы Зайцева был огромный небоскреб с местом для хранения. У Вали Юдашкина была своя история. Я всегда стремился к независимости и не владел таким пространством. Особенно когда молод — не задумываешься о необходимости хранения. Даже сейчас я не особо об этом думаю, мы оставляем какие-то вещи, но делаем это легко и ненавязчиво.
Светлана: Есть ли ощущение, что 1990-е — это одно время, а в 2000-е началось что-то другое?
Игорь: Вы знаете, я думаю, что для меня этот переход в 2000-е прошел гладко.
Думающий дизайнер живет вне реальности. Например, я сейчас буду заказывать ткани чуть ли не на 2026 год, хотя только что закончился 2023-й.
Игорь: Лично я помню только одно: когда я учился в школе, в газетах любили рассуждать, как будет выглядеть человек в 21 веке. Говорили, что он будет как астронавт в космической одежде. Этого не произошло — мы любим кашемир, тепло, индивидуальность и профессионализм.
Светлана: А с точки зрения индустрии? Появилось ли ощущение изменений? В конце девяностых появились журналы, недели моды. Изменения были заметны?
Игорь: Безусловно, появление глянца добавило четкости в сезонность и неповторимость коллекций. Когда ты в одном журнале с Dior и Yves Saint Laurent, это накладывает определенную специфику. Это не журналы 1980-х, где просто показывали творчество Общесоюзного дома моделей одежды или Таллинского дома моделей, когда ты находишься в рамках своей команды или своих соплеменников по дизайну.
Комбинезон Chapurin на авторской обложке юбилейного номера Harper’s Bazaar, ноябрь 2007 (справа), фото комбинезона с сайта chapurin.com (слева)
Игорь: Глянец многое менял, хотя и не развивал долго. Я много разговаривал с Аленой Долецкой [Прим. АРМ: главред Vogue с 1998 по 2010 год] и Шахри Амирхановой [Прим. АРМ: главред Harper’s Bazaar], и с Еленой Сотниковой из Elle [Прим. АРМ: главред Elle с 1996 по 2016 год]. Глянец долго не замечал русскую моду: первая обложка русского Elle с российским дизайнером появилась только на двенадцатом году жизни журнала. Американский Vogue поддерживал американских дизайнеров, итальянские журналы — своих, британские — своих. Русская пресса долго не замечала русскую моду как таковую. Ее, наверное, глобально и не было. Я был уникален тем, что начал с Европы, открыл бутик здесь, участвовал в парижских показах, дважды показывался в Нью-Йорке. Мы много где делали показы, для российских журналов я был вне чего-то общего, поэтому им было легче меня принимать как дизайнера.
Дизайн, который я создавал, был совершенно иным. Коллекции от-кутюр имели четкую индивидуальность и неповторимость.
Игорь: Тогда не было столько информации, чтобы можно было заимствовать у кого-то. Вязаный свитер из соломы, расшитый прозрачным стеклярусом — это могло прийти в голову только сумасшедшему, мне кажется.
Как бы то ни было, в двухтысячном году, в первые годы XXI века, глянец давал примеры для развития: они много писали о западных дизайнерах, в том числе о молодых. Это давало поколению дизайнеров и людям в фэшн-индустрии понимание, веру и надежду, что это возможно. Постепенно редакторы выбирали своих любимчиков. Эвелина Хромченко имела своих, Алена Долецкая — своих. Elle и Harper’s Bazaar были нейтральны, но они поддерживали новое поколение дизайнеров, рассказывая о них на своих страницах.
Я помню, как спросил Долецкую, что такое Vogue в ее понимании. Она ответила: «Игорь, Vogue — это журнал, который пишет о том, что вы, скорее всего, никогда не сможете иметь. Но мы хотим, чтобы вы об этом знали и любовались». Это емкое определение влияния глянцевой прессы на дизайнеров, которые формировали русскую фэшн-индустрию.
Людмила: А к лагерю чьих «любимчикам» вы принадлежали? Vogue или L’Officiel?
Игорь: Cosmopolitan — это журнал для секретарш (мы говорим не о должности, а о ментальности). Elle был создан русской эмигранткой и предназначался для домохозяек. Harper’s Bazaar — для бизнес-вумен: очень сухо и четко. Vogue — это всевышний гуру. L’Officiel — французская история про кутюр и уникальность.
Игорь: Наш бренд редко появлялся в Cosmopolitan. В L’Officiel мы были по-своему. В Vogue были практически в каждом номере, в Elle и Harper’s Bazaar — тоже очень часто. Обложки Vogue, Elle и Harper’s Bazaar с нашими вещами олицетворяли тот круг глянцевых изданий, которые видели в нас потенциального игрока.
Людмила: Расскажите, насколько для вас важны русская тема, литература, исторические персонажи?
Игорь: Знаете, я совершенно русский дизайнер. Слава Зайцев умудрился подарить мне одну важную мысль, которая со мной всю жизнь живет и помогает: он сказал, что русский костюм не надо продолжать, его надо развивать.
Игорь Чапурин в рубрике «[МЭТР]» журнала Jalouse, июнь 2003
Игорь: Когда я начал показываться в Париже, в Москве индустрия моды только зарождалась. Но когда я захотел показывать русскую моду в Париже, я спросил у Сильви Грумбах [Прим. АРМ.: креативный директор и основатель пресс-агентства 2e Bureau, была успешным редактором моды и пресс-атташе для многих дизайнеров] директора нашего пресс-офиса и сестры Дидье Грумбаха, президента Синдиката высокой моды в Париже: «Сильви, как ты видишь меня как русского дизайнера на французской неделе моды?». Она ответила: «Продолжай делать то, что делаешь, потому что в тебе очень много русского духа».
Я с гордостью говорил во всех западных интервью, что я современный русский дизайнер. Моя задача — не показывать вам кокошники, валенки и сарафаны. Наша культура очень разнообразна, и мы живем в 21 веке, мода же является олицетворением образа жизни людей. Поэтому я делаю современный дизайн.
Моя первая коллекция в Париже была посвящена одному дню балетной танцовщицы и показана в балетном классе. Вторая коллекция — «Анастасия», про дочь Николая Второго. Третья коллекция — «Лолита», по роману Набокова. Четвертая коллекция — «Анна Каренина».
Мы всегда говорили русским языком, о русской культуре, подчеркивая глубину того, из чего я черпаю энергию.
Chapurin Haute Couture 2009 // Источник: chapurin.com
Игорь: Большинство наших показов проходило в Лувре. [Еще одна] важная часть моей жизни — потрясающая коллекция «Александр Невский»: мини-коллекция, сложнейшая по крою. Огромное пространство было застелено белым матовым ковром, а на фоне черной стены из сожженных досок шел современный показ. Все элементы костюма были взяты из военного обмундирования полков того периода и найденных в музеях костюмах. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет».
Людмила: Понятно, почему русский дух в Париже может привлекать зарубежную публику. А насколько русский дух в России воспринимается иначе? Отличался ли у вас язык общения с зарубежной публикой и местной? Насколько актуальны были отсылки к русской истории? Как они воспринимались в 1990-е? Была ли потребность в этом? Или вы об этом не задумывались?
Игорь: Я никогда не видел в этом самоцели. Сейчас многие, кто преподает современный дизайн, говорят про фольклор, этнографичность, необходимость этого в современном костюме. А я просто никогда не шел таким путем. У меня был пример — Ямамото, полностью японский дизайнер, это видно во всем, но мы никогда не видели у него кимоно или таби.
Игорь: Поэтому я повторюсь: я дублировал в Москве все парижские показы, и те, которые были посвящены русской культуре, оставались такими.
Когда делал первые коллекции кутюр, я использовал много соломы. Это был трикотаж, бахрома, вышивки в головных уборах. Тогда для меня это был язык, которым мне хотелось озвучить свое восприятие русского дизайна.
Есть потрясающая испанская актриса Инес Састре, ее снимал Микеланджело Антониони, фотографировали для Elle и других изданий. В одной из съемок она была в платье из нашей коллекции того периода. Мы делали длинную бахрому из соломы, лиф полностью расшит соломой и стеклярусом, все перекрыто газаром [Прим. АРМ.: gazaar, шелковая или шерстяная ткань полотняного переплетения], разработанным фабрикой, сотрудничавшей с Dior. В результате модель выглядела так, как будто она была в дымке рассвета.
Людмила: Парижские показы и создание кутюрных коллекций — это невероятные расходы. У вас была какая-то поддержка?
Игорь: Мы всегда были самостоятельными: зарабатывали, находили средства, договаривались с кем-то, нам никто не делал поблажек.
Если иногда дизайнеры показывались в русском посольстве во Франции или в культурном центре, то, возможно, там что-то можно было организовать бесплатно. У нас был Лувр, лучшие манекенщицы, лучшие специалисты. Для меня было важно показать класс и соответствовать времени и дизайнерам, которые шли с нами по расписанию.
Игорь: Парижская неделя моды — это Vivienne Westwood в 10 утра, McQueen в 12 часов, Chapurin в 13 часов. Журналисты просто перемещаются между показами, и сравнительные характеристики столь высоки, что мы никогда не могли позволить себе сделать что-то не так.
Например, для коллекции «Русские сны» мы создали потрясающие декорации. Когда гости попадали в Лувр, они видели белую лаковую стену и треугольный белый подиум с белыми лавочками. Показ начинался с видео, которое сделал молодой режиссер. В этом видео мы скомпоновали все русские женские образы: от Марьи Искусницы до кадров из «Летят журавли» и «Маленькой Веры». Последний кадр — поле, деревянная лавочка, женщина спиной курит и поворачивается — это Терехова из фильма «Зеркало» Тарковского. После декорации разъезжаются, и начинается шоу.
Из зеркала появлялся огромный столб многоугольной формы. Манекенщица отражалась в зеркалах перед уходом. Это история про русские сны, про русскую девушку и женщину. Я по-разному интерпретировал эту историю, не всегда шел в лоб, как с коллекцией «Александр Невский».
Людмила: Можете немного рассказать о вашем сотрудничестве с театром?
Игорь: Сотрудничество с театром началось еще в конце 1990-х, когда я работал с Ирен Голицыной. Один раз я пришел домой, и услышал на автоответчике голос Олега Меньшикова. Он уже снялся тогда с Катрин Денёв, уже был снят фильм «Утомленные солнцем». В итоге мы с Олегом сделали три спектакля: я как художник по костюмам работал над «Горе от ума», «Кухней» и «Демоном». Затем в Лондоне я сделал балет с Ирмой Ниорадзе [Прим. АРМ: грузинская и российская балерина, ведущая солистка балета Мариинского театра, народная артистка России], которая была примой Мариинки того периода. Благодаря этому опыту обо мне узнал Большой театр, и я совершенно безрассудно согласился делать костюмы и декорации к уникальному балету.
Почему безрассудно? Потому что только молодость дает возможность ничего не бояться. Я никогда не делал декорации, и это была финальная премьера перед закрытием исторической сцены на ремонт. Три одноактных балета, один из которых доверили мне: это был балет Леонида Мясина, бывшего танцовщика Дягилева и одного из лучших его учеников и хореографов в Америке.
Балет «Ромео и Джульетта»
режиссер: Константин Богомолов
художник по костюмам: Игорь Чапурин
источник: chapurin.com
Игорь: Балет назывался «Предзнаменование», и декорации для него сделал знаменитый американско-французский художник 30-х годов Андре Массон. Сын Массона дал Большому театру разрешение на полную переделку всех декораций.
Это было настоящее безрассудство. Помню это страшное ощущение: ночь, сотрудники Большого, которые обслуживают сцену, и я один, 30-летний парень, сижу в центре зала и ставлю свет, не понимая, как это делать. Но все получилось очень хорошо. Это был мой первый балет в Большом театре. Потом я сделал костюмы и декорации для балета Стравинского «Игра в карты», затем «Класс-концерт» Михаила Мессерера. Потом была «Летучая мышь» Василия Бархатова.
В нашей картотеке мы недавно насчитали более 30 спектаклей, где я работал как художник. Я много работал в Париже, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке. Сейчас я впервые делаю в Большом театре трехактный балет — «Буря», последнюю пьесу Шекспира. Премьера состоится в июле 2024 и станет завершением этого сезона. Театр занимает большое место в моей жизни, и надеюсь, так будет продолжаться и дальше.
Читайте другие материалы архива ↓
Об истории российского дизайна одежды, событиях проекта и другие интервью читайте в телеграм-канале проекта Архив российской моды / АРМ по ссылке t.me/rfa_media
