7 апреля
7 апреля
Снова много людей в метро. Уже не отличить, когда это происходит — утром или вечером, все одинаково, однотипно. Недавно была годовщина с начала Нормализации, поэтому в вагонах до сих пор крутят рекламу в честь этого. Привык к заклеенным английским названиям станций метро. Заклеено где-то не очень аккуратно, а где-то так и норовит оторваться. На стекле двери вагона выцарапана буква N.
Следующая остановка…
Шум старых вагонов не мешал мне читать последние новости на экране в вагоне, как вдруг я услышал крики. Подняв глаза, я увидел две черные фигуры, которые тащили молодого человека в полицейскую будку. Я стоял несколько секунд, как вкопанный, пока этот человек, в порыве отчаяния, кричал и глазами искал среди прохожих тех, кто его выручит. Взгляд остановился и на мне, но я даже не подумал о том, чтобы что-то сделать.
«Так тебе и нужно, щенок,» — крикнул вдруг мужчина.
Двери закрылись, я остался стоять на своем месте, неожиданно прозвучавший голос только стал громче, а речь — грубее.
Это был крик человек, который стоял у соседних дверей вагона. Мужчина лет 40, с бородой, со шрамом на лбу.
Многие вокруг изумленно, с каким-то трепетом, смотрели на него, а я же решил перейти в другой вагон.
На экране появилась реклама о поиске людей на должность словочистов.
Если ты ходишь в одежде с латиницей или с любыми иностранными словами, то ты подписываешь себе приговор, в прямом и переносном смысле. Не понимаю, почему люди до сих пор этого не поняли.
Переходы в метро раньше пестрили рекламой, теперь этого нет. Остались какие-то обрывки, да граффити, вернее, то, что от них осталось. Следы едва видны.
Выйдя из метро, я увидел, как недалеко стоят две полицейские машины, а рядом — сотрудники, которые проводят экспресс-проверку знания нашего нового языка у одного человека, кажется, мигранта. Такие патрули, конечно, немного жесткая форма, но граждане должны знать язык страны, в которую они приезжают.
Далее меня ждал недолгий путь до бизнес-центра, где находился новый офис нашей редакции. Раньше, насколько я помню, это был дом какого-то помещика, который затем стал домом для одного партийного советского чиновника, а уже после распада — фотостудией.
Я помню, что на одной из стен нашего нового здания была какая-то фраза, начинавшаяся с «pax», только она была замазана, и даже оттенок краски подобрали такой, чтобы никто ничего не заметил. Недалеко от нас также шло строительство жилого комплекса, поэтому у нас была оперативная замена окон на звуконепроницаемые и везде царила суета.
Я, как обычно, со всеми поздоровался, спросил, как дела и что нового. Общение дополнялось рабочей беготней, в которую уже все были погружены с самого утра. Привычная картина…
— Дим, прекрасный материал вышел, многие читатели в сети остались довольны, — похвалил меня неожиданно мой босс.
— Спасибо, но я думаю, что это успех не только мой, но успех всех, кто помогал мне с разработкой статьи, это они молодцы.
— Да, ты верно сказал. Посмотри почтовый ящик, тебе должны были прийти новые поручения на сегодня…
Далее шел обычный процесс — проверка и вычитка текста, замена слов и их согласование с автором статьи, проверка законов и их изменений, которые были в последнее время особенно частыми, и согласование публикации материала, а также поручение за его распространение.
Я сидел и читал новости в свободные от работы минуты, когда ко мне подошел мой коллега:
— Как думаешь, можно ли «гамбургер» заменить на «хлеб с котлетой»?
— Котлета — слово французского происхождения.
— Мясо?
— Тогда уже мясное блюдо.
— Хорошо.
— Нет…
Был брошен взгляд недоумения.
— Хлеб тоже не русский, — дополнил я.
— Но он же праславянского происхождения.
— Но зерна-то готские посажены.
— Тогда выпечка?
— Нет-нет, сочетание будет странным, я ещё подумаю.
Ушел на перекур, пока все остальные пошли в самоварню, по прошлому — в кафе. Перегрелся немного. Курил.
Ничего в голову не лезло. Обычно свежий воздух помогал решать проблемы словосочинительного характера. Но сейчас как-то не шло…
Это странное ощущение, которое меня иногда посещает, когда я не в настроении. Но сегодня оно особенно сильно, и я бы не сказал, что это из-за настроения. Возможно, причина в том, что я плохо спал сегодня, надо будет взять выходной, может, приготовлю себе что-нибудь…
«Хлебобулочное изделие, хлебизделие… пшенизделие!»
«Точно, пшенизделие с мясом, хотя…, нет-нет, сорт злаков можно заменить на другой, не проблема, но что делать с мясом?» — крутились в моей голове эти мысли.
С этими мыслями я вернулся в офис. Знаете, когда вас посещает озарение, то все проблемы словно решаются сами собой. На таком импульсе мне удалось закончить большую часть дел и поручений на сегодня.
Когда мы все выходили, меня коллеги пригласили пойти в бар, и я поначалу согласился. Я шел в компании людей, с которыми я часто общался и по делу, и без, и мне вроде бы было с ними нормально.
Уже усевшись в баре, пестривший неоном снаружи и внутри, а также непривычной музыкой, я сидел и слушал, о чем разговаривают мои товарищи.
Я отлучился в уборную, и на одной плитке я увидел надпись…
Даль видал далёкие дали, а ты?..
В этот момент я вспомнил сон, который приснился мне сегодня. И там был этот человек. Я даже не помню, как он выглядит, думаю, сейчас уже почти никто не вспомнит, кто это такой, но он со мной разговаривал, что-то спрашивал, чем-то был недоволен. Не могу уже вспомнить…
Выйдя обратно к коллегам, я продолжил с ними общаться, заказал себе ещё стакан сидра, мы отметили перевыполненную норму сдачи макулатуры за прошлый месяц, я же пытался шутить и как-то поддерживать диалог со всеми, но я все больше почувствовал какое-то беспокойство, усилившиеся после похода в уборную. Я решил уйти и вежливо со всеми попрощался.
Я уже вышел, ещё не стемнело, но тучи давали знать, что скоро наступит ночь.
Машин было мало, типичная картина для пригорода. Чем ближе я был к дому, тем больше я вспоминал о том, какие словари у меня были раньше и какие у меня остались сейчас. А сколько у меня вообще книг осталось?
Я написал боссу, попросил у него отгул на день. Сам же я решил покопаться в своем архиве, может быть, там я смогу устранить причину своего беспокойства.
