Легенда о первопроходце
Легенда о первопроходце
Когда сильный ветер повреждает памятник первопроходцам в Губкинском, архитектор Виктор Борискин сталкивается с выбором: просто восстановить утрату или в последний момент добавить то, что сделает монумент по-настоящему живым. Успеет ли он до церемонии открытия?
Ветер гулял по площади перед Никольским сквером, пронзительно свистя между каменной стелой и бронзовой фигурой мужчины, возвышающегося на пьедестале. Солнце, утонувшее за горизонтом, подсвечивало чёрную дугу за памятником, превращая её в поток нефти, оживающий в отблесках закатного света.
— Тяжёлый он, — буркнул Гаврилыч, облокотившись на тележку. Его широкие плечи вздымались от усталости, а руки с обветренной кожей, похожей на высохший грунт, дрожали от напряжения. — Две тонны, говоришь? Человека из бронзы проще поставить, чем помнить, зачем он тут.
— Гаврилыч, ты хоть раз держал в руках кусок памяти? — с усмешкой спросил Степан, стройный и чуть сутулый, в очках с толстенной оправой. Его тонкие пальцы обхватывали рулетку, которой он замерял пьедестал. — Вот он стоит — символ. Ты же видел, как город строился.
— Символ, говоришь? — Гаврилыч скривил рот, будто хотел плюнуть, но передумал. Его карие глаза, подёрнутые сетью морщин, блеснули. — Символы эти всегда красивые, а кто его лепил — тот в шахте по локоть в мазуте сидел. Ты знаешь, что под ногами этой площади? Нефть, кровь города.
— И всё-таки… — начал было Степан, но Гаврилыч махнул рукой.
— Ладно, молчи. Смотри, как памятник этот поднимали. Тут тебе не рулеткой мерять.
Несколько месяцев назад, когда в городе начали работы над памятником, на стройке спорили без конца. Рабочие сворачивали рукава, бормотали под нос, таскали тяжёлые балки, и каждый вечер площадь перед Никольским сквером превращалась в площадку для самых жарких обсуждений.
— Ну что, Борисыч, стела твоя стоит как надо? — спросил Володя, мускулистый газовик с лицом, загорелым до чёрного, глядя на верхушку 17-метровой конструкции.
Борискин Виктор Фёдорович, архитектор с волосами, собранными в пучок, и вечным карандашом за ухом, прищурился. Его серые глаза скользнули по стеле, будто проверяя невидимые линии.
— Стоит. Вот только мне покоя не даёт одно… — Он обернулся к Володе. — Пьедестал. Чёрное пятно — это нефть. Поток сзади — нефть. Всё хорошо, но где здесь люди?
Володя рассмеялся, хлопнув архитектора по плечу.
— Люди? Да ты посмотри вокруг. Все эти дома, скверы, улицы — это люди. А ты что думал?
— Нет, — Борискин отступил на шаг, жестом указывая на фигуру первопроходца. — Тут важнее другое. Не просто показать, что город построен на нефти, а что его создали такие, как ты. Газовики, врачи, учителя…
— Так они и есть на барельефе, — возразил Володя, мотнув головой в сторону стелы. — Или ты хочешь ещё одну фигуру, а? Куда её ставить-то? Вон, площадь уже полна.
Борискин закусил губу, словно искал слова, но вместо этого сжал кулак.
— Подумаю, — буркнул он и ушёл, оставив Володу озадаченным.
В августе памятник был почти готов. Бронзовая фигура мужчины, стоявшая на пьедестале, словно пронзала собой небо. Но перед самой установкой случилось неожиданное.
В ночь перед монтажом поднялся сильный ветер. Он гудел, сгибал деревья и разносил по площади пыль. На рассвете рабочие нашли, что одна из панелей стелы сорвана.
— Это знак, — пробормотал Гаврилыч, стоя у повреждённого пьедестала. — Как думаешь, что скажет Борисыч?
Когда Борискин прибыл на место, его лицо было каменным. Он обошёл памятник, провёл рукой по бронзовым барельефам, и, наконец, сказал:
— Никаких знаков. Просто доделаем.
Но Володя, стоявший рядом, покачал головой.
— Нет, Борисыч. Это ведь твоя идея. Ты хотел, чтобы люди чувствовали. А сейчас мы просто латаем дыру.
— У нас времени нет, — резко ответил архитектор, но остановился, встретившись взглядом с газовиком.
Володя, казалось, разглядел что-то, что пряталось в глубине серых глаз архитектора.
— Ты же всегда говорил: человек важнее нефти. Так покажи это, раз уж случай дал тебе шанс.
Борискин помедлил. Его рука снова скользнула по повреждённой панели, но теперь пальцы сжались в кулак.
— Хорошо, — тихо сказал он, и голос его прозвучал, как шаги по замёрзшей земле. — Заменим эту панель. Но я добавлю кое-что.
К 3 сентября всё было готово. Толпа собралась перед памятником. Сцена, украшенная красными и белыми лентами, сияла под утренним солнцем.
— Это не просто памятник первопроходцам, — произнёс Борискин, стоя перед микрофоном. Его голос был ровным, но в нём звучала тихая уверенность. — Это памятник всем, кто сделал этот город тем, что он есть. Тем, кто строил, лечил, учил. Тем, кто верил, что здесь можно жить.
Он указал на барельефы, добавленные на новую панель. Там были фигуры, которых раньше не было: женщина с книгой, мальчик с глобусом, газовик с инструментами. Все они были маленькими, но удивительно живыми.
Толпа замерла. А затем раздался аплодисмент, медленный и гулкий, как шаги первопроходца по земле, когда он впервые открыл эту землю для жизни.
