Введение: Виды ностальгии
Процессы обращения к прошлому, проявляющиеся в российской культурной среде в последнее десятилетие 2010–2020 гг., можно назвать ностальгическими.
Как феномен мировой культуры, побочный эффект эпохи модернизма, со всеми его стремлениями к глобальному переустройству мира и следующими за этим общественными пертурбациями, ностальгия характеризуется фантазированием о прошлом, созданием идеализированного образа дома редактируемыми механизмами памяти. Сочетание в термине греческих корней nostos и algia, буквально означающих тоску по дому, часто предполагают обращение к недостоверному прошлому и лелеянию его идеализированного образа. Это своего рода эскапизм, побег из реальности в мифологизированное пространство. Обращение к прошлому, в котором, так или иначе, отыгрывается сюжет возвращения домой, характерен для современного состояния российской культуры, которая занята сегодня концептуализацией постсоветского менталитета. Нахождение утраченного дома, в этом случае, является желанной целью массового копания в прошлом.
В сфере современного искусства эта тема стала настоящим трендом. Это выражается в культурных проектах разного толка и масштаба — от отдельных персональных выставок современных художников до крупных групповых междисциплинарных проектов, часто объединенных темами памяти и идентичности. С ностальгическим чувством акторы культурной среды погружаются в разные эпизоды прошлого, реинкарнируя отжившие культурные коды, аппроприируя знаковые атрибуты эпох, анализируя сложившиеся клише, и перенося это в свои современные проекты. Только за последние 10 лет российская культурная среда произвела десятки проектов, исследующих, казалось бы, архаичные темы национальной идентичности, исторической травмы, коллективной памяти. Часто подкрепленные документальным слоем или предварительным архивным исследованием, эти проекты выстраивают диалог с мнимым, не всегда достоверным прошлым в попытке найти что-то существенное и важное для сегодняшнего дня.
«Двоегорск». Ринат Волигамси. Афиша выставки. ММСИ. 2018
Для проектов в сфере современного искусства, существующих в логике ностальгии, характерна опора на исторические источники, которые придают создаваемому образу прошлого достоверности. Авторы, которые обращаются к этой теме, часто используют в своих работах документальный слой, архивы и найденные объекты, как будто стараясь через них вмешаться в существующий исторический нарратив. Таковы, например, персональные выставки: Рината Волигамси «Двоегорск» ММСИ, 2018, Павла Отдельнова «Промзона» ММСИ, 2019, Елены Самородовой и Сергея Сонина «Утопия и ухрония» ММСИ, 2024 и др. Эти проекты, так или иначе, задействуют категорию документа, но выстраивают через него совершенно разные высказывания. При помощи свидетельств одни художники пытаются воссоздать достоверный образ прошлого, другие, напротив, сконструировать совершенно нереалистичную картину событий, иные и вовсе искажают свидетельства, ставя под вопрос их достоверность и саму реальность. Но как работа с репрезентацией прошлого помогает поиску утраченного дома?
«Промзона». Павел Отдельнов. Афиша выставки. ММСИ. 2019
Ринат Волигамси Дом 3 411768. Сталь 2016
Анализ современных процессов в российской культуре я хотела бы дать с опорой на исследования профессора славянской и сравнительной филологии Гарвардского университета Светланы Бойм, которая вследствие эмигрантского опыта также изучает мотив оставленности дома. В своей книге «Будущее ностальгии» (2001) Светлана Бойм на материале различных примеров культурных локальностей конца XX века, всестороннее анализирует это понятие и создает ему аналитическую рамку.
Текст стал продолжением исследований времени и ностальгической оглядки на прошлое в эпоху модернизма начатых Райнхартом Козеллеком (2004), Адреасом Хейссеоном (1995), Питером Фритцше (2002) и предложил ряд терминов, в которых предлагается анализировать это понятие. Среди них бинарная классификация рефлексирующего и реставрирующего типа ностальгии. Профессиональное сообщество оценивает заслугу Светланы Бойм в формировании отдельного поля исследования ностальгии в рамках memory studies, которое оказалось актуальным, междисциплинарным и применимым в разных областях знания. В дальнейшем развитие направления поддержало множество исследователей, которым оказалась полезна предложенная аналитическая модель в анализе практик памяти и забвения: в турецкой части Кипра (Bryant 2014), среди фермеров в аргентинских Андах (Angé 2018), Великобритании времен Брекзита (Campanella and Dassú 2019) и др. Характер и причина конструирование этими механизмами памяти образа прошлого, таким образом, и становится предметом исследования Светланы Бойм.
Подход Светланы Бойм к анализу понятия ностальгии можно описать как сборку из разрозненных частей, паттернов, кейсов некоей общей картины, построенной на неочевидных связях между ними. Этот поход неминуемо повлек за собой массу неточностей, за что текст Бойм неоднократно критиковался в профессиональном сообществе. Однако, при ближайшем рассмотрении, метод автора можно охарактеризовать как попытку открытия бокового зрения, где через выявление общего симптома в деталях выкристаллизовывается актуальный на сегодняшний день портрет ностальгии.
Обращение к прошлому, как считает Светлана Бойм, обусловлено защитной реакцией на переходные периоды истории.
В этой ситуации обращающийся находит в нем некую стабильность и выясненность, которой ему недостаёт в настоящем. В тексте «Будущее ностальгии», где Светлана Бойм подходит к анализу этого понятия как к симптомам болезни XX века, она отмечает, что ностальгия склонна «превращать историческое время в мифологическое пространство» [4]. Это заведомо конструирование утопии, где в качестве строительного материала задействуются разрозненные артефакты человеческой памяти. Отчасти поэтому, ностальгия не всегда рестроспективна, иногда в поисках утраченного дома она обращается к иным пространствам и временам.
Ринат Волигамси Минус-дом 2 315335. Сталь 2017
Невозможность воссоздания точного образа прошлого, реализуемого в несовершенной человеческой памяти, порождает два популярных сюжета тоски по дому — реставрирующую и рефлексирующую ностальгию.
Первая больше концентрируется на воссоздании дома и существует в логике национального возрождения, стирания налета времени, возвращения к былым символам сплоченности, запрограммированной в настоящем коммеморации, выстраивания связи между прошлым и будущим сообщества. То есть, программирует прошлое исходя из задач настоящего, предлагает «восстановление» такого образа, который закроет потребность в утраченном доме. Возвращение к первоначальному состоянию, предшествующему историческому «грехопадению»[4] также характеризует цель этого сюжета эскапизма.
Рефлексирующая ностальгия, в свою очередь, больше занимается тоской как таковой — она осознает свою историчность и больше акцентирует внимание на самом налете времени, чем акте его стирания: «Предающиеся ему люди осознают наличие перепада между идентичностью и подобием; дом или лежит в руинах, или, напротив, только что подвергся реновации и джентрификации, которые сделали его неузнаваемым. Отчуждение и чувство дистанции побуждают такого ностальгирующего субъекта рассказывать свою персональную историю, повествовать об отношениях между прошлым, настоящим и будущим»[4]. Этот сюжет ностальгии не предлагает один образ прошлого, и не преследует цель его точного восстановления. Скорее, рефлексия подразумевает вариативность оптик на прошлое. Она говорит о невозможности возвращения домой. Любование руиной, без попытки ее восстановления, характеризует рефлексирующий тип ностальгии.
Светлана Бойм дифференциирует эти ностальгические сюжеты по задаче эскапизма: «Реставрирующая ностальгия занимается прошлым и будущим нации; рефлексирующая ностальгия отсылает, скорее, к индивидуальной и культурной памяти. Поля референции обеих групп могут пересекаться, но используемые в них нарративы и модели идентичности никогда не совпадают»[4].
Поскольку понятия идентичности группы и коллективной памяти взаимозависимы, работа с памятью о прошлом обретает первостепенное значение для современного российского общества. Оно находится одновременно в поиске и проектировании потерянного дома, пересобирая его воображаемые границы по крупицам документальных свидетельств. Но какой сюжет ностальгии более релевантен для описания процессов работы с прошлом в современной российской культуре? Какую интонацию в рассказе о прошлом чаще избирают современные авторы, реставрирующую или рефлексирующую? Как именно свидетельства, документы и архивы встраиваются в построение этого образа прошлого?
На примере персональных проектов современных российских художников, я хотела бы отследить грани и ракурсы сюжетов реставрирующей и рефлексирующей ностальгии.
