Маршруты влюблённого
Рубрикатор
- введение - гиперболизация: микрокосмос как вселенная - искривление: новая геометрия города - сжатие и расширение: эластичность времени и пространства - исчезновение фона: смена фокуса - пауза - вывод
Введение
Любовь. Влюблённость. Страсть и желание. Момент, когда наш взгляд заостряется на одном объекте и не хочет отпускать. Каждая незначительная деталь приобретает смысл. Мы внезапно начинаем замечать то, что всегда оставалось за пределами фокуса: изгиб ресницы, родинку на запястье, особую манеру поправлять волосы. Но происходит нечто большее, чем просто обострение внимания — это смена самой оптики существования, фундаментальный сдвиг в восприятии, при котором геометрия окружающего мира теряет свою объективную устойчивость. Пространство, прежде стабильное и предсказуемое, начинает дышать, пульсировать и искривляться, подчиняясь новому, невидимому центру тяжести.
Это похоже на то, как если бы тебе выдали новую карту местности, нарисованную не топографом, а поэтом. Масштаб на ней нарушен, второстепенные тропинки выведены жирным шрифтом, а некогда значимые магистрали стерты, как будто их и не было. Городская топография становится сугубо субъективной картографией желания, где расстояние от подъезда до остановки измеряется не метрами, а скоростью сердцебиения и количеством оборотов тревожных мыслей в минуту. Длинный коридор сжимается в точку, если в его конце ждёт она, и растягивается в бесконечную, эхообразующую галерею в ее отсутствие. Фон, шумный и пестрый, размывается в акварельное пятно, теряет четкость и значимость, оставляя в резкости лишь одну-единственную фигуру. Это не просто метафора, а конкретное физиологическое и феноменологическое переживание: реальность буквально преломляется в призме другого человека, как луч света в драгоценном камне, рождая новый спектр смыслов и оттенков.
В этом состоянии мы становимся архитекторами искаженной, но невероятно яркой реальности, где законы физики уступают место законам чувства. В этом преломленном пространстве время течет иначе — минуты свидания пролетают, как секунды, а часы разлуки длятся неделями; объекты меняют свой масштаб, и чашка, из которой она пила, обретает сакральный объем, а случайные совпадения — номер машины, повторяющуюся песню — складываются в связный, полный тайных знаков нарратив судьбы.
Это особое, уникальное зрение, временная и прекрасная оптическая аномалия, которая, однако, навсегда меняет нашу внутреннюю карту мира. Она учит нас тому, что пространство — не данность, а пластичная материя, которую формирует наше внимание, память и желание. И в этом импульсе — тотальном, преображающем реальность вокруг избранного объекта, — заключена самая суть жизненной силы. Ведь в конечном итоге, в самом своем сердце, любовь есть жизнь и желание жить.
гиперболизация: микрокосмос как вселенная
Ральф Гибсон, без названия
В акте влюбленности наш взгляд совершает не просто выбор. Как объектив камеры, сознание наводится на резкость, и мир сужается до точки, которая становится его центром. Это не просто внимание — это наделение новым смыслом. Часть постепенно становится больше целого: изгиб губы, родинка на шее, пушинка, застрявшая в складках свитера, — каждая деталь обретает вес и объем, несоизмеримые с ее физической природой.
Французский философ Гастон Башляр в «Поэтике пространства» писал о том, как малое пространство — шкатулка, домик улитки — может содержать в себе целую вселенную. Это в полной мере относится к телу любимого человека. Оно становится таким «пузырём-миром», где каждая деталь — это не просто анатомическая особенность, а дверь в целый мир ассоциаций, воспоминаний и значений. Рука — это не просто рука, это конкретная, единственная в своем роде рука, чья форма, температура и рисунок вен слагаются в уникальный топографический код, который хочется читать снова и снова.
Ральф Гибсон, без названия
«Тело — это наша общая возможность обладать миром. <…> Восприятие — это не сумма зрительных, тактильных и слуховых данных, которые я получаю, а то сечение, которое я делаю в чувственном поле сразу всем моим бытием»
— Морис Мерло-Понти, «Феноменология восприятия», 1945 г.
Этот феноменальный сдвиг, как объяснял Морис Мерло-Понти, коренится в самой природе нашего восприятия, которое всегда телесно и целостно. Мы схватываем не сумму черт, а целостный «образ», и этот образ может быть сконцентрирован, «свернут» в одной-единственной детали, которая становится его полномочным представителем. Фотограф Сьюзен Зонтаг отмечала, что кадрирование и крупный план наделяют фрагмент реальности новым, подчас тираническим значением. Так и влюбленный, выхватывая деталь, бессознательно кадрирует реальность, создавая свой собственный, гиперболизированный портрет объекта желания, где частное затмевает общее, а микрокосм затмевает макрокосм.
снимки Ринко Каваучи
Можно так же упомянуть биологический фактор. На первой стадии влюбленности, которую иногда называют «стадией либидо», мозг наводняет себя дофамином. Он действует как природный усилитель контраста: все, что связано с объектом страсти, «подсвечивается» в сознании, а все остальное теряет свою ценность. Одновременно падает уровень серотонина, что роднит состояние влюбленности с обсессивно-компульсивным расстройством — отсюда навязчивые мысли и неспособность «переключиться».
«Прекрасная Рафаэла» Тамара Лемпицка, 1927 г.
Ральф Гибсон, без названия
искривление: новая геометрия города
В фильме Веса Андерсона «Королевство полной луны», фрагмент которого представлен ниже, двое молодых влюбленных сбегают на остров от социума, в связи с запретами, препятствующими их свободе. Сквозь все препятствия они тянуться друг к другу, обретая умиротворение и гармонию, а сам остров становится метафорой того, как место меняется, когда мы рядом с человеком, которого любим.
Город, с его кажущейся незыблемостью маршрутов и дистанций, в состоянии влюбленности оказывается пластичной массой, подчиняющейся закону психогеографии. Этот термин, введенный Ги Дебором, описывает, как атмосфера географических мест напрямую влияет на наши эмоции и поведение.
«Психогеография могла бы быть определена как изучение точных законов и специфических эффектов географической среды, сознательно организованной или нет, на эмоции и поведение индивидов»
— Ги Дебор, «Общество спектакля» 1967 г.
Для влюбленного это становится буквальной практикой. Прямые улицы изгибаются, сворачиваясь в кольцо вокруг его дома; расстояние между двумя точками перестает быть константой, оно то сжимается до нуля в момент встречи, то растягивается в мучительный вакуум в разлуке.
Марк Шагал «Прогулка» 1918 г. / «Над городом» 1918 г. / «День рождения» 1915 г.
В картинах Шагала можно буквально увидеть невесомость над городом, которую обретают влюблённые. Чувства столь возвышенные, что не подчиняются общепринятым понятиям.
«Пешеходная речь… создает „следы“, переплетающиеся и непредвиденные. Она является пространством заявлении, в отличие от геометрического пространства произношения. Это сказанное пространство есть практика места.» — Мишель Де Серто, «Изобретения повседневности», 2018 г.
Как писал Мишель де Серто в «Изобретении повседневности», обыватель своими маршрутами и практиками «присваивает» городское пространство, пишет поверх его официальной карты свою собственную, полную личных смыслов. Маршрут влюбленного — это и есть такая «карта желания». Бульвар становится значимым не потому, что он красив, а потому, что он ведет к нему. Сквер — не потому, что в нем есть фонтан, а потому, что в нем нет ее, и от этого он становится местом томительного ожидания. Психогеография влюбленности — это наука о том, как эмоциональный заряд, исходящий от другого человека, создает в городской ткани зоны повышенного притяжения и аномальные пустоты, искривляя пространство подобно тому, как массивное тело искривляет пространство-время.
Эгон Шиле «Кардинал и монахиня» 1912 г.
автор Гарри Груйер / Мали, город Гао, терраса местной гостиницы, 1988 г. // Марокко, Марракеш, рядом с площадью Джамаа-эль-Фна, 1986 г.
Текст для вставки: «Искривление городской топографии, о котором писал Дебор, получает у Ахмед политическое измерение. Тот самый „маршрут силы“, который прокладывает влюбленный, часто совпадает с линиями, уже начертанными гетеросексуальной матрицей. Парк, где гуляют пары, ресторан со столиками на двоих — эти точки становятся магнитными не только лично для нас, но и потому, что общество уже обозначило их как места для „счастья“ определенного типа. Таким образом, наше личное пространственное искажение оказывается санкционированным и усиленным социальными нормами
сжатие и расширение: эластичность времени и пространства
снимки Ринко Каваучи
Любовь не только меняет карту города, но и отменяет законы физики времени и протяженности. Это открытие, которое каждый влюбленный переживает как личное, задолго до него было описано философами. Анри Бергсон проводил различие между абстрактным, математическим временем и «длительностью» — подлинным, внутренним временем, которое мы переживаем. Для влюбленного это различие становится болезненно-очевидным: минуты свидания пролетают, как секунды, подчиняясь своей собственной, ускоренной физике, а часы разлуки растягиваются в геометрической прогрессии, превращаясь в бесконечную «длительность» томления.
«Есть длительность, которая пробивается вперед, и длительность, которая разворачивается. Наша длительность не является одним мгновением, которое сменяет предыдущее; тогда бы существовало только настоящее, никакого продолжения прошлого в актуальном, никакой эволюции, никакой конкретной длительности. Длительность — это непрерывное развитие прошлого, которое пожирает будущее и разбухает по мере своего движения вперед.»
— Анри Бергсон, «Творческая эволюция», 1907 г.
Сол Лейтер
Этот феномен с предельной точностью запечатлен в литературе. У Марселя Пруста вся многотомная эпопея — это исследование того, как субъективное время памяти и чувства спрессовывает годы в мгновение и растягивает мгновение на годы. Пространство ведет себя сходным образом.
Русский философ Павел Флоренский в работе о пространственности в искусстве показал, что перспектива — не абсолют, а условность, зависящая от позиции наблюдателя. Влюбленность — это и есть радикальная смена позиции наблюдателя. Дистанция в двадцать километров может ощущаться как непреодолимая пропасть, а мысленное присутствие другого в той же комнате — сжимать пространство до размеров интимного пузыря, где нет ничего, кроме биения двух сердец. Пространство и время становятся эластичными функциями от переменной «X» — наличия или отсутствия Другого.
«Пространство не есть условие, в котором находятся вещи, а, наоборот, вещи суть условия пространства. <…> Пространство — функция вещей, а не вещи — функция пространства.»
— Павел Флоренский, «Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях», 1920-е
Нан Голдин «Нан и Брайан в постели», Нью-Йорк, 1983 г. // «Солнечно в сауне», Париж, 2008 г.
исчезновение фона: смена фокуса
Самое радикальное искажение, производимое любовью, — это не изменение объекта, а его полное доминирование над фоном. Мир за спиной любимого человека теряет не только четкость, но и смысл. Он превращается в размытое пятно, в акварельный фон, чье единственное назначение — оттенять единственную фигуру, оставшуюся в фокусе. Визуально этот эффект известен в кинематографе и фотографии как «малая глубина резкости» — когда фон намеренно размывается, чтобы выделить главный объект.
Густав Климт «Поцелуй» 1907-8г.
Немецкий философ Мартин Хайдеггер дал этому феномену экзистенциальное обоснование. Он говорил о «заботе» как о фундаментальном модусе человеческого бытия. Когда нечто становится предметом нашей подлинной заботы, оно выходит на передний план нашего существования, а весь остальной мир отступает, превращаясь в «подручный» фон, в инструментальную реальность, лишенную самостоятельной ценности. Лев Выготский, анализируя психологию искусства, пришел к схожему выводу: композиция — это всегда организация внимания. Главный элемент структурирует вокруг себя все пространство картины, заставляя второстепенное отступить.
«Сущее, которое существует как забота, „живет“ в мире, который оно всегда уже открыло. <…> Озаботившееся бытие-в-мире есть бытие, для которого, собственно, и есть мир. Мир есть то, в чем забота пребывает и чем она озабочена.»
— Мартин Хайдеггер, «Бытие и время», 1927 г.
снимки Ринко Каваучи
В состоянии влюбленности человек становится таким композиционным центром. Весь мир — его шум, его проблемы, его краски — отступает, становится темным театральным задником, подсвечивающим единственную фигуру на авансцене. Это не эгоизм, а закон оптики страсти: там, где находится источник света, все остальное неизбежно погружается в тень.
снимки Ринко Каваучи
Эрнст Хаас
пауза
В рамках исследования я решила сделать его частью эту работу, написанную мною в феврале 2025. Я назвала её «reflection of you» (отражение тебя), картина посвящена моему любимому человеку, с которым я нахожусь в отношениях на расстоянии. Мне хотелось запечатлеть безмятежный сон, проходящий в знакомых мне оттенках стен и на знакомой мне подушке, всё это отсылает к моей комнате. Я решила разместить картину над кроватью, так я чувствую присутствие партнёра, будучи разделёнными более 1000 километрами.
60×70см; темпера/сухая пастель/масляная пастель/карандаши
вывод
Любовь — это не ошибка восприятия, а его самая честная оптика. Мы носим в себе двойную призму: биологическую, что наполняет дофамином взгляд и растягивает время сердцебиением, и социальную, что направляет нас по проторенным маршрутам желанного счастья.
Но в этом и есть откровение. Искаженная перспектива влюбленного — не иллюзия, а обнажение главного механизма: мы не просто смотрим на мир, мы творим его пространство силой своего внимания. Мы вычерчиваем новые карты, где расстояние измеряется желанием, а масштаб — значимостью.
Любовь не искажает реальность. Она на мгновение позволяет нам увидеть ее истинную природу — пластичную, субъективную и сотканную из смыслов, которые мы сами и наделяем. Это и есть та сила, что заставляет мир пульсировать в такт двум сердцам, доказывая, что любовь и есть сама жизнь, стремящаяся к своему продолжению.
Ги Дебор и ситуационисты — «Общество спектакля» 1967 г.
Сара Ахмед — «Queer phenomenology: orientations, objects, others;» 2006 г.
Морис Мерло-Понти — «Феноменология восприятия» 1945 г.
Ролан Барт — «Фрагменты речи влюбленного» 1977 г.
Вирджиния Вулф — «Миссис Дэллоуэй» 1925 г.
Анри Бергсон — «Творческая эволюция» 1907 г.
Мишель де Серто — «Изобретение повседневности» 2018 г.
Зигмунд Фрейд — «К введению в нарциссизм» 1914 г.
Марсель Пруст — «В поисках утраченного времени» 1913 г.
Гастон Башляр — «Поэтика пространства» 1957 г.
Павел Флоренский — «Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях» 1920-е г.
Мартин Хайдеггер — «Бытие и время» 1927 г.
Зигмунд Фрейд — Работа «Скорбь и меланхолия» 1917 г.
