Путь в город: исследование взаимодействия акустики пригорода и мегаполиса
Рубрикатор:
1. Концепция 2. Железная дорога как доминанта населённого пункта 3. В движении 4. Звуки тишины 5. Транзитные зоны как точки акустического стресса 6. В городе и в области 7. Заключение
Концепция
Несмотря на двадцать лет проведённые в мегаполисе и ещё четыре в другом, при переезде в небольшой город шум столицы и путь до неё вдруг стали вызывать дискомфорт. Это исследование — попытка путём сравнения найти влияние на человека смены звукового окружения, применить методологию критической феноменологии слуха и медиафилософского анализа к опыту перемещения, ответив на вопрос: как звук становится инструментом пространственного восприятия и социальной организации?
Исследование включает в себя полевые записи, сделанные преимущественно на разных отрезках железнодорожных путей, а также общественных зонах двух городов, что позволяет проследить постепенную смену саундскейпа параллельно со сменой окружения. Оно поделено на зоны — точки звукового потока пути: первые два пункта описывают смену опыта слушания при пешем и транспортном передвижении. Следующие описывают и сравнивают крайние различимые моменты «композиции» поездки. Такой подход позволяет проследить о, как разный масштаб урбанизации формирует акустическую среду, как звук становится инструментом пространственного восприятия и социальной организации, и как индивидуальное слуховое внимание трансформируется при смене звукового окружения.
Исследование затрагивает отрезок пути из города Белоозёрский в Москву — из вчерашнего посёлка городского типа в крупнейший мегаполис России и — пространства, кажущиеся на первый взгляд диаметральными, но при этом, вместе являющееся городскими — с пересадкой на станции МЦД «Выхино», включая тем самым три транзитные зоны: вход в эллектричку в сторону мегаполиса, пересадка на метро и выход в город, при переходе которых особенно ощущается влияние звукового окружения. Всё это предоставляет поля для наблюдения за тем, как разный объём урбанизации влияет на акустическую среду территориальных субъектов и какую роль играет связываемое их пространство.
Железная дорога как доминанта населённого пункта
ЖД станция Белоозёрская (г. Белоозёрский, Мос. область)
В Москве насчитывается свыше двухста железнодорожных станций, включая метрополитен и линии МЦД. В Белоозёрске же станция всего одна. Благодаря её расположению на окраине весьма небольшого города, сопряжённому с центральной аллеей, пронизывающей его насквозь, звуки проезжающих электричек и поездов слышны в каждом микрорайоне с интервалом 15-35 минут. Это создаёт в городе то, что можно назвать «звуковым сообществом» (по Брендону ЛаБэллю). Если в Москве шум поезда вблизи жилых домов часто считается нежелательным и маркируется как «шум», здесь он — до мелочей знакомый и привычный каждому, выполняет функцию «звукового маркера», уникального символа места.
Звук 1:
Едва слышимый гул поезда появляется в поле слышимости находящихся в городе людей, постепенно усиливаясь, он отражается эхом от выстроенных в ряды домов, затем удаляясь, всё это время находясь на расстоянии, создавая фоновый ритм всего города. Этот «движимый звук», по определению Шейфера, преследует здесь практически постоянно. Эффект Доплера достигается не только при нахождении в статичном положении, но и передвижении по населённому пункту.
Динамика окружающего звука наблюдается и при передвижении к станции: чем ближе станция, тем больше человек, спешащих на поезд, громче звуки платформы собранные воедино. Гетерогенный в непосредственной близости к отправной точке, звуковой поток постепенно складывается воедино из раздельных вибраций.
Звук 2:
Общий шум постепенно усиливается: в начале относительная тишина. в которой слышны свои шаги и шаги окружающих, шум треска камней под колёсами проезжающих мимо машин, постепенно усиливаясь при приближении к станции.
В движении
При необходимости практически ежедневной поездки на длительное расстояние, звук движения, мимо проносящихся объектов и само восприятие этих звуков в движении становится самым частым акустическим опытом. Возникает постоянное звуковое движение, своего рода саундтрек перемещения. Путь из Белоозёрска в Москву состоит именно из таких звуков. Само окружение на протяжении путешествия практически никогда не является статичным: мимо движущегося вагона проезжают другие составы, заходят и выходят люди, а при необходимости добраться в отдалённую точку отпадает возможность совершать длительные остановки. Ритмический анализ Анри Лефебвра позволяет интерпретировать стук колёс поезда, заключающий в себе определённый ритм, как динамическую композицию, организующую пространство и время пути.
Нахождение в движущемся составе позволяет трансформировать классическую методологию «звуковой прогулки» Хильдегард Вестеркамп: медленное, осознанное движение, в условиях скоростного транзита требует радикальной перезагрузки, исследователь физически неподвижен в салоне, но мчится сквозь ландшафты, он вынужден постоянно балансировать внимание между внутренним социальным микрокосмом вагона и внешним, мелькающим миром, что тренирует специфическую акустическую шизофрению. При поездке казуальное слушание отчётливых звуков небольшого города непреднамеренно сменяется редуцирующим. Пространство вагона фильтрует и резонирует, создавая уникальную для данного рейса аудиальную среду. Отдельные звуки уже не так важны, как и их связь с объектами. Здесь работает принцип Джона Кейджа — принятие непреднамеренного звука как части произведения. Композитором становится сама ситуация движения. В то же время они отдаляют от связи с местом, желание вслушаться и привязать себя к нему появляется лишь в короткие времена затишья. Его можно рассматривать как воплощение «звукового потока» Кристофа Кокса — неостановимой, процессуальной материи, в которую погружён слушатель.
Сама по себе звуковая среда при этом приобретает всё более властный характер: в ней мы соблюдаем определённый уровень тишины, слышим объявления остановок, сообщающих о пространственном расположении, затихаем при зове службы безопасности. По мере приближения к Москве начинается фундаментальная политическая трансформация звукового пространства. Отдельные звуки теряют индивидуальность, сливаясь в плотный шумовой континуум. Этот переход артикулирует скрытый нарратив движения от «периферии» к «центру» как нарастающую иммерсию в стандартизированный акустический капитал. Именно нахождение в транспортном средстве позволяет нам это проследить.
Звук 3 /вход в электричку:
При входе в электричку тишина на платформе прерывается звуком открывающихся дверей, а затем гулом движущейся электрички. Голоса людей, звонки телефонов смешиваются с этим монотонным звуком движения и ритмичного стука колёс, и поскрипывания вагона. Первые остановки достаточно тихие.
Звук 4 /перенос звука отделение от носителя:
По мере приближения к Москве, пассажиров становится всё больше, индивидуальное акустическое пространство сокращается. Часто от людей вокруг доносится звук из их личных устройств — становится заметен эффект «звукового пузыря», создаваемого для отгораживания от общей среды. В тамбуре звук более громкий: голоса окружающих, практически вплотную стоящих людей, смешиваются с гулом поезда, уже не изолированным дверьми вагона. Всё это создаёт шизофонию описанную Шейфером: к примеру, на одну из полевых записей попал транслируемый со смартфона звук, странным образом вписавшийся в новый контекст.
Выход на станции Выхино знаменуется значительным усилением шума. В этой точке ощущается стремительный выход в город. На станции присутствует непрерывный шум, вызванный пересечением железнодорожных путей и линии метро, по которым постоянно проезжают поезда, а голос из динамиков то и дело сообщает информацию. Это яркий пример «акустической территории» транзитного узла, характеризующейся сенсорной перегрузкой.
Звуковой фон в метро тише грохота электрички, всё также ритмичный, но звуки в нём кажутся более приглушёнными, упакованными в подземный тоннель. Здесь появляется уже знакомый звук: приезжающего и уезжающего состава метро — опять движущийся, кажущийся знакомым, но громче из-за эффекта тоннеля и всегда с чёткими паузами, в отличие от непрерывного гула загородной электрички.
Звуки тишины
При постоянной шумовой нагрузке нам протяжении пути звуки во внезапно возникающей тишине начинают казаться усиленными. Это подтверждает феноменологический тезис о том, что тишина — не отсутствие, а активное условие для обострённого восприятия. Она позволяет человеку «услышать» пространство через его материал, текстуру и микрозвуки, которые в обычных условиях подавляются шумом.
Тишина в Москве является редкими островками, в отличие от Белоозёрска, где она — постоянный доминирующий фон. Внезапно обнажённые на остановке голоса в электричке кажутся более громкими. Попытка поймать тишину на Выхино обречена на провал — это место перманентного акустического кипения. Даже скрип дверей в метро в московской тишине становится значимым событием. Моменты тишины выступают временными разрывами в звуковом потоке, акцентирующими при этом внимание на раздельных звуках.
Переход на МЦД «Выхино» во время отсутствия потока людей / одна из записанных зон тишины
Звуки тишины на разных отрезках дороги после записи были наложены на один, что позволяет проследить их гомогенную структуру и схожий характер.
Транзитные зоны как точки акустического стресса
Вестибюль станции м. Павелецкая
Самыми шумными зонами пути являются переходы. Прибытие в зон пересадки и выхода — это не конец пути, а погружение в звуковой гиперобъект. Если в поезде слух мог дистанцироваться, наблюдая ландшафт как объект за стеклом, то здесь он иммерсивно захвачен. Движение в них часто оказывается замедленно или прервано, а камерные и резонирующие пространства создают мощный гул от скопления людей и ничем не изолированных шумов проезжающих поездов. Часто архитектура таких мест работает как резонатор, усиливая и смешивая все звуки, создавая эффект акустического хаоса, например павильона с куполом станции Павелецкая. Всё это способствует психоакустичесому эффекту маскировки, когда одновременно звучащие звуки заглушают друг друга.
Переход со станции м.Таганская на станцию м.Павелецкая / одно из мест концентрации шума
Шумы на разных отрезках пути сопоставлен в семпл, представляющий единую линию звука.
В городе и в области
Выход в город — окончательный переход в режим не-слушания (в обыденном смысле). Шум становится настолько постоянным, плотным и многослойным, что ухо, защищаясь, переводит его в категорию фона. Это то, что Марсель Кобюссен называет «звуковым материализмом повседневности» — звук как материальная, подавляющая субстанция городской жизни. Контраст с белоозёрской «пластичностью» здесь абсолютный: звук не пластичен, а вязок и непреодолим. Природный и сельский ландшафты, которые еще можно было «считывать» ухом (отдельный трактор, стая птиц), сменяются урбанистическим интерфейсом. Звук больше не указывает на конкретный, видимый источник, а исходит от абстрактной сети: потока машин, скопления заводов, сплетения путей. Это соответствует переходу от акустической экологии (где каждый звук имеет свою нишу) к акустической политике (где звуки конкурируют и подавляют друг друга в борьбе за внимание).
Москва. У ст. м.Павелецкая / г. Белоозёрский. У ЖД станции Белоозёрская
В областном городе и мегаполисе можно найти схожие по функции акустические среды: улицы спальных районов, аллеи, точки сбора жителей. Однако, в звуковом ландшафте этих пространств есть весомые различия. Самое очевидное из них — практически полное отсутствие фонового шума в пригороде. Благодаря этому, общий звуковой фон на улицах Белоозёрска заметно ниже, чем в Москве, а голоса людей и звуки их деятельности оказываются более различимы. Это позволяет проявлять к окружающему пространству больше внимания, создаёт чувство близости с окружением и другими людьми, формируя то, что можно назвать «этическим саундскейпом». Слышимые звуки окружения формируют чувство единого ритма жизни: большинство спешит утром на работу, наполняя город гулом машин и разговорами, днём наступает затишье, а вечером из окон многих квартир доносятся звуки накрытия на стол, семейных разговоров и отдыха. Звук проезжающих поездов при этом остаётся неизменным ритмическим фоном, лейтмотивом места.
Последняя запись противопоставляет звуковые сред мегаполиса и областного города.
Заключение
Проведенное исследование демонстрирует, что резкая смена звукового ландшафта при переезде из мегаполиса в малый город — это не просто смена акустических декораций, а глубокое переустройство перцептивного и социального опыта.
Исследование этого пути раскрывает его как развертывающуюся во времени технопоэтическую форму. Транспортные технологии (поезд, железная дорога, архитектура вокзала) выступают не просто средством перемещения, но активными агентами, конституирующими саму возможность слухового опыта.
Путь из Белоозёрска в Москву демонстрирует переход восприятия звуковой среды при передвижении:
- от структуры источника — к вовлечению в поток; — от алеаторики ландшафта — к детерминизму сети; — от слушания-внимания — через слушание-погружение (в поезде) — к слушанию-фильтрации (в городе).
Кокс, К. Звуковой поток: Звук, искусство и метафизика / К. Кокс; пер. с англ. — Нью-Йорк: Блумсбери, 2011. — 256 с. 1. Булл, М. Звучание города: персональные стерео и управление повседневной жизнью / М. Булл; пер. с англ. — Оксфорд: Берг, 2000. — 216 с.
Лабелль, Б. Акустические территории: звуковая культура и повседневная жизнь / Б. Лабелль; пер. с англ. — М.: Новое литературное обозрение, 2023. — 336 с.
Шефер, Р. М. Настройка мира / Р. М. Шефер. — Нью-Йорк: Кнопф, 1977. — 301 с.
Булл, М. Звуковые исследования: критические концепции в медиа и культурологии: в 3 т. / М. Булл. — Лондон: Рутледж, 2013. — 1576 с.
Кейдж, Дж. Тишина: лекции и статьи / Дж. Кейдж; пер. с англ. — Вологда: [б.и.], 2012. — 132 с.
Стерн, Дж. Аудитивное прошлое. Культурные истоки звукозаписи / Дж. Стерн. — Дарем: Duke University Press, 2003. — 450 с.
Born, G. (Ed.) Music, Sound and Space: Transformations of Public and Private Experience / G. Born. — Кембридж: Cambridge University Press, 2013. — 360 p.
Bull, M. Sound Moves: iPod Culture and Urban Experience / M. Bull. — Лондон: Routledge, 2008. — 208 p.
Voegelin, S. Listening to Noise and Silence: Towards a Philosophy of Sound Art / S. Voegelin. — Нью-Йорк: Bloomsbury, 2014. — 265 p.
